"Иван Иванович Лажечников. Как я знал M.Л.Магницкого" - читать интересную книгу автора

масонских лож. Все это открыто говорилось при многих свидетелях, чему я не
удивлялся, потому что таков был дух времени, такова была тогда мода на
масонство, и я знал, что многие из наших генералов, даже первенствующих,
принадлежали к нему. Не скрою, что я поддался было обаянию красноречивых
убеждений моего собеседника; но, образумившись от первого впечатления и
сообразив, что не очень надо было доверять незнакомому мне поляку, я
отвечал, что, судя по его словам, выхваляемое учреждение действительно
должно быть прекрасно, но чувствую, что я еще не дозрел для него; что я не
хочу налагать на себя обязательства, которые, может быть, не в силах буду
исполнить, или которые могут быть противными моему долгу; что если вздумаю
когда-нибудь вступить в масонство, так сделаю это в своем отечестве.
Признаюсь, этому решению много содействовали лукавые усмешки и знаки, какие
делал мне из-за плеч моего искусителя хозяин квартиры, человек бывалый,
тертый калач. Мы трое представляли тогда три народности: один лукавого
поляка, прошедшего иезуитскую школу, другой - хитрого малороссиянина, я -
простодушного русачка. Так мы и расстались. Я встретил еще раз Лукашевского
в кофейной; здесь он был осторожнее в речах. После того я уже никогда с ним
не видался и совершенно забыл о нем. Но, читая в прошедшем году "Историю
польской революции 1830 года" Смита, я немало изумился, встретив в ней имя
майора Лукашевского, как одного из зачинщиков этой революции.
______________
* В одном из первых заседаний сейма, присутствуя на нем, я сам слышал,
как один из депутатов требовал какого-то закона, касающегося численности
польской армии. Будто и теперь вижу, как депутат от предместья Праги великий
князь Константин Павлович, оскорбленный его неожиданною выходкой, встал во
всю высоту свою и энергически заявил, что решение сделанного предложения
есть дело русского правительства, а не сейма. Глубокое молчание последовало
за этим ответом.

Я приехал в Пензу в самый разгар библейских обществ. Губернией управлял
тогда Ф.П.Лубяновский{480} (ныне маститый сенатор). Он принял меня с обычною
своею любезностью, обещал мне быть полезным, чем может, по моей должности и
тотчас предложил меня в члены губернского библейского общества. Вслед за тем
я должен был открыть отделение общества для гимназии. Цель была прекрасная,
но, как у нас делалось, все заботы членов ограничивались одною наружною
деятельностью, формализмом, без всякого разумного сочувствия к делу. О
миссионерстве, как в чужих краях, о распространении нравственно-религиозных
понятий в народе, не было и помину. О том, как легко у нас вспыхивают
подобные учреждения по наитию сильных лиц и как скоро они гаснут, не
оставляя по себе животворного следа, когда эти лица исчезают или сходят с
своих высоких ступеней, можно судить по тому, как недолго продержались наши
провинциальные библейские общества. Отчего ж это? Оттого, что эти благие
учреждения вызваны были не общественною нравственною потребностью, а
желанием подражать, угождать личностям.
Главная забота членов состояла в том, чтобы продать, кому бы то ни
было, как можно более книг Священного Писания. Во всех домах лежала на виду,
в простом кожаном или богатом переплете, Библия, в которую иной из
обладателей ее никогда не заглядывал; у кого не было такой выставки,
считался чуть ли не еретиком. Первый греховодник, первый взяточник,
погрязшая в разных интригах женщина надевали на себя личину христианского