"Андрей Лазарчук. Мы, урусхаи" - читать интересную книгу автора

тяжелое, острое - и за все цеплялось.
- В плену мы, - одними губами шептала Рысь, прильнув. - Ты да я.
Остальных, говорят, побили всех. Как - не спрашивай, не знаю. Нас зачем-то
держат. Я тебя и узнала-то с трудом, обожжено все...
- Пить, - все-таки шепнул Мураш.
- Сейчас...
Рысь поила его так: набирала в рот воду где-то далеко, возвращалась - и
приникала к его разбитым и сожженным губам. Раз за разом.
Потом рассказывала.
Самою Рысь и людей ее выследили и нехотя сдали рохатым здешние
поселенцы исконные, итильцы. Живыми не всех взяли, троих только, и стали
конями на части рвать, одного порвали, Митошку, а тут нате - разъезд
роханский. Препираться стали: дескать, велено было живыми, живые нужны.
Поделили в конце концов: Рысь поперек седла бросили и увезли, а
Лутик-Двупалый остался - и за себя платить, и за нее.
Везли через переправу - долго.
Вот, сидит теперь здесь, в темнице крепости Рамаз, и не знает ничего -
ни сколько дней прошло на свете, ни пало ли Черноземье, - ничего. Вчера
приволокли ей и бросили связанного и обожженного человека - выхаживай,
мол, - и Мураша она распознала не сразу, а единственно по бреду. И раньше, в
ночевках, и сейчас - звал он Вишенку...
У Мураша застыло сердце, о другом и думать забыл. Вишенка, младшая
доченька, пропала этой зимой, и не видел он ее мертвой, как всех остальных
своих чад и домочадцев. Значит, жила она в нем, раз он с нею разговаривал.
Не сразу, но начал Мураш шевелиться, потом вставать. Стыд его подгонял.
Глаза не разлеплялись, и промыть не получалось никак. Так и тыкался в
темноте. Но руки и ноги были уже почти свои - разве что дрожали. Холод бил
его.
Рысь помогала, обмывала горелые места водицею. Много было горелых мест.
Он не стонал, она стонала.
Есть давали сырой кислый хлеб и непонятную хлебню. А сколько раз в день
давали, понять не получалось, то же и Рысь говорила - ни малейшего окошечка
нигде, весь свет от малого медного маслечника на столе. Но и этого света
Мураш не видел, только чувствовал правым виском.

21.

Как-то лязгнули замки, и Мураша скрутили, навалившись скопом, - будто
был он не лядащий да слепой недобиток, которого воробей крылом свалит да
мышака в подпол утащит, а тарский батыр, семью мясами откормленный; свалили,
помяли и взяли в железа. Рядом, Мураш ухом слышал, так же мяли Рысь...
Так же, да не так: билась Рысь крепко, и кто-то кряхтел и икал от боли.
Потому и месили потом Рысь ногами, жутко дыша, пока кто не заорал
по-гонорски: "Хватит!" Тогда перестали, отошли. А то бы убили.
Гнали их куда-то вначале по затхлому, после - по свежему воздуху. Дождь
падал, пах травой. Завели в помещение, жаркое, мокрое, склизкое. Железа не
сняли, одяг ножами порезали, велели мыться. Мылись под гогот.
Дали накинуть какое-то хламье. Погнали дальше.
Когда запахло пережженным зерном, Мураша усадили на низкую скамью, и
чьи-то твердые тонкие пальцы, похожие на жучьи лапки, стали ощупывать его