"Дэвид Герберт Лоуренс. Сыновья и любовники" - читать интересную книгу автора

вилка - все необходимое, кроме еды, ждало его на столе, на газете. Теперь
он достал завтрак, заварил чай, подоткнул под двери половики, чтоб не было
сквозняка, разложил большой огонь и сел - можно было целый час предаваться
радости. Он подцепил вилкой ломтик бекона, поджарил на огне и толстым
ломтем хлеба поймал стекающие капли жира; потом положил бекон на хлеб,
складным ножом нарезал большие куски, налил в блюдце чай и почувствовал
себя счастливым. Семейные трапезы никогда не доставляли ему такого
удовольствия. Он терпеть не мог вилку; это современное новшество еще не
вошло в обиход простого народа. Морел предпочитал орудовать складным
ножом. К тому же в одиночестве он в холодную погоду часто ел и пил, сидя
на низенькой скамеечке, прислонясь спиной к теплой трубе, поставив тарелку
на каминную решетку, а чашку прямо на каменную плиту. А потом читал
вечернюю газету, то, что мог из нее прочесть, с трудом складывая слова. И
еще он предпочитал даже среди бела дня сидеть с опущенными шторами и при
свече - таков был шахтерский обычай.
Без четверти шесть он вставал, отрезал два толстых ломтя хлеба, мазал
маслом и укладывал в белую коленкоровую сумку. В жестяную фляжку наливал
чай. Холодный чай без молока и без сахара - вот питье, которое он
предпочитал в шахте. Потом, сняв рубашку, натягивал шахтерскую фуфайку,
жилет из плотной фланели с большим вырезом у шеи и с короткими рукавами,
как у женской сорочки.
Потом с чашкой чаю поднимался в спальню, к жене, оттого что она была
нездорова или оттого, что так ему вздумалось.
- Я принес тебе чашечку чаю, лапушка, - говорил он.
- Ну, напрасно, ведь ты знаешь, я этого не люблю, - отвечала она.
- Выпей, и враз опять уснешь.
Жена брала чашку. Ему приятно было, что она взяла чай и пьет маленькими
глотками.
- Даю голову на отсечение, ты не положил сахару, - говорила она.
- Вот еще... большущий кусище - обиженно отвечал он.
- Чудеса, - и она опять принималась пить маленькими глоточками.
Распущенные волосы очень ее красили. Ему нравилось, когда она вот так
ворчала на него. Он опять на нее глянул и, никак не простясь, пошел прочь.
Обычно он брал с собой в шахту всего два ломтя хлеба с маслом, а яблоко
или апельсин в придачу - это было уже лакомство. Ему нравилось, когда жена
клала что-нибудь такое в его сумку. Он повязал шею шарфом, надел большие
тяжелые башмаки, куртку с большим карманом для сумки и фляжки с чаем и
вышел на по-утреннему свежий воздух, затворив, но не заперев за собою
дверь. Он любил ранним утром шагать через поля. Подходил к устью шахты,
часто с веточкой в зубах, которую выдернул из живой изгороди, и потом
жевал весь день, чтоб в шахте у него не пересыхало во рту, и так же легко
у него было на душе, как когда шел полями.
Со временем, когда до жениных родов оставалось совсем недолго, он перед
работой на свой небрежный лад наводил порядок в доме, выгребал золу,
подметал. Потом, очень собой довольный, поднимался в спальню.
- Ну вот, я все прибрал. Теперь весь день знай отдыхай, только и делов,
что книжки читать.
И хоть и раздосадованная, жена не могла удержаться от смеха.
- А обед сварится сам собой? - говорила она в ответ.
- Ну, насчет обеда не знаю.