"Борис Андреевич Лавренев. Комендант Пушкин (Военный рассказ) " - читать интересную книгу автора

говорил неугомонно и порывисто. В уголках его синеватых губ накипала пена.
Тогда он тщательно вытирал рот платком и продолжал говорить.
Они стали неразлучны - комендант укрепленного района, военный моряк,
бывший кочегар Александр Семенович Пушкин и чахоточный энтузиаст Матвей
Матвеевич Луковский. Их накрепко связала история жизни другого Пушкина,
Александра Сергеевича, о котором, пылая чахоточным жаром и восторгом,
рассказывал Александру Семеновичу Луковский.
Теперь, проходя мимо своего бронзового тезки, отдыхающего на резной
скамье, Александр Семенович Пушкин видел уже не беспечного мальчика. За этой
беззаботной юношеской тенью вставала перед ним страшная страдальческая жизнь
человека, родившегося в мае, чтобы маяться до конца. Человека, которого
угораздило родиться с умом и талантом в душной гауптвахте николаевской
казарменной России и жизнь которого шла под глухой рокот гвардейских
барабанов, под мокрый хлест шпицрутенов по окровавленным спинам, под звон
цепей, заковавших лучших друзой и товарищей.
Жизнь, каждый живой росток которой обрезался тупыми ножницами цензуры!
Жизнь, ежедневно и бесконечно унижаемая отеческой опекой царя и
оскорбительным покровительством Бенкендорфа! Отравляемая клеветой и обидами!
Жизнь, ставшая игралищем посторонней, страшной и необоримой воли!
Шедшая по чужой указке и оборванная с жестоким равнодушием в час, когда
она стала помехой титулованному лакейству.
Александр Семенович останавливался перед памятником и подолгу
всматривался в задумчивые юношеские черты Александра Сергеевича. Теперь ему
казалось, что в них проступает уже начало той истребительной тоски и
отчаяния, которые сопровождали эту жизнь своей черной могильной тенью.
Александр Семенович тяжело дышал, и пальцы его, засунутые в карманы
кожаной куртки, сминались в кулаки с такой силой, что синели ногти. Лицо его
темнело и становилось каменным. Редкие прохожие, пересекавшие в такие минуты
лицейский садик, опасливо обходили его точно вросшую в землю фигуру.
В ежедневных прогулках с Луковским он узнавал каждый раз новое о своем
тезке. Он открывался Александру Семеновичу, как открывается моряку
неизвестная земля. Сначала в голубоватом блеске морской дали встает чуть
заметная темная полоска. Она медленно растет. Она поднимается из океана,
окруженная белыми всплесками прибоя. Из общего контура начинают ясно
выделяться отдельные вершины. Зеленеют леса. Золотящимися просторами ложатся
поля, пересеченные светлыми лентами дорог. Белеют здания. С грохотом рушится
якорь, и с мостика остановившегося корабля развертывается перед пришельцами
жизнь на берегу, кипящая и полнокровная.
Стихи Александра Сергеевича зазвучали для Александра Семеновича во всей
силе их неотразимого могущества. Густав Максимилианович Воробьев, первый
посредник между Александром Семеновичем и Александром Сергеевичем, читал
стихи внятно, но не умел оделять их полнотой звучания, волшебной жизнью. В
жарком, взволнованном чтении Луковского стихи преображались. Александр
Семенович не только слышал - он видел теперь каждую строчку. Стихи
становились физически ощутимыми в его непосредственном и жадном восприятии.
Он по-разному воспринимал их.
Будоражащий холодок восторга охватывал его от дерзких политических
выпадов поэта. Он понимал уже теперь, какое героическое мужество нужно было
для этих одиноких уколов лезвием стиха в железную броню николаевской
монархии.