"Борис Лавренев. Срочный фрахт (Советский рассказ двадцатых годов)" - читать интересную книгу автора

3


За переездом через рельсовые пути, свитые змеиным клубком под
бревенчатыми пролетами эстакады, залегли по крутой улице низкие дома из
ноздреватого-закопченного камня. Днем и ночью их обдает грохотом и копотью
от проходящих бесконечными вереницами кирпично-красных поездов,
принимающих и подающих грузы к известняковым плитам причалов, о которые,
шурша, трется мутно-зеленая вода.
Над дверью одного из домов золотые, облупленные буквы:
"Контора по ремонту и чистке пароходных котлов П. К. Быкова".
Втсонторе за письменным столом сам Пров Кириакович Быков. Он один
обслуживает свое предприятие и с утра до вечера неподвижно восседает на
широком кресле. Кроме него, в конторе никого, если не считать двух
портретов: императора и самодержца всероссийского Николая II и святителя
Иоанна Кронштадтского.
На портрете самодержца две дырки. Случилось это два года назад, в дни,
когда приходил в Одесский порт восставший броненосец "Потемкин". Простояв
двое суток в порту, нагнав неслыханного страху на власти и вызвав в городе
могучую вспышку революционной бури, броненосец ушел к югу. Опомнившиеся от
паники сатрапы залили Одессу кровью баррикадных бойцов и мирного
населения, а разъяренные черносотенцы организовали кровавый, звериный
погром. Тогда в контору к Прову Кириаковичу ввалились громилы и пьяная
босячня просить царский портрет, чтобы погулять всласть по улицам под
прикрытием повелителя. Царь должен был освятить своим ликом резню и грабеж.
Но случилось иначе. Погром принял такой размах, что грозил перекинуться
из районов городской голи в богатые кварталы и захлестнуть не только
еврейские жилища. Вторично напуганные, власти отдали приказ любыми мерами
прекратить погром, и, едва осатанелая орда отошла от конторы за угол,
железно лязгнули три залпа. Пров Кириакович видел, как мимо окон
пронеслись обезумевшие погромщики и один из них бросил портрет на камни
мостовой.
Когда проскакали драгуны и все утихло, Пров Кириакович выполз, как
барсук из норы, и внес портрет обратно. Стекло высыпалось из рамы, а
самодержец был изуродован двумя пулями.
Одна оборвала ухо, другая влезла в ноздрю. Двое неизвестных стрелков,
зажатых в тиски дисциплины, отвели душу хоть на царском портрете.
Пров Кириакович горько вздохнул. Приходилось покупать новый портрет, но
тратиться было жалко, и, приглядевшись, он решил, что дело поправимо.
Дырку в ноздре вовсе не заделывал - все равно и в природе там дырка, а ухо
заклеил бумажкой и подчернил под цвет карандашиком.
Так и повис самодержец вдыхать конторскую пыль одной натуральной
ноздрей. А быковские мальчишки-котлоскребы, что всегда толклись во дворе
конторы, подглядели в окошко и непочтительно прозвали портрет: "Колька
Рваная Ноздря".
Дело у Прова Кириаковича большое, известное всем в порту. Приходят в
Одесский порт во все времена года сотни пароходов из разных чудных мест. У
иного на корме название и портовая отметка написаны на таком языке, что