"Борис Лавренев. Сорок первый (про войну)" - читать интересную книгу авторавысадил. И Красноводский и Александровский у беляков.
Кто-то сквозь дрему надрывисто простонал. Евсюков ударил ладонью по горячему от костра колену. Отрубил голосом: - Баста! Один путь, товарищи, на Арал! До Арала как добредем, там немаканы по берегу кочуют, поживимся - и в обход на Казалинск. А в Казалинске фронтовой штаб. Там и дома будем. Отрубил - замолчал. Самому не верилось, что можно дойти. Подняв голову, спросил рядом лежащий: - А до Арала что шамать будем? И опять отрубил Евсюков: - Штаны подтянуть придется. Не велики князья! Сардины тебе с медом подавать? Походишь и так. Рис пока есть, муки тоже малость. - На три перехода? - Что ж на три! - А до Черныш-залива - десять отседова. Верблюдов шестеро. Как продукт поедим - верблюдов резать будем. Все едино ни к чему. Одного зарежем, мясо на другого и дальше. Так и допрем. Молчали. Лежала у костра Марютка, облокотившись на руки, смотрела в огонь пустыми, немигающими кошачьими зрачками. Смутно стало Евсюкову. Встал, отряхнул с куртки снежок. - Кончь! Мой приказ - на заре в путь. Може, не все дойдем, - шатнулся вспуганной птицей комиссарский голос, - а идти нужно... потому, товарищи... революция вить... За трудящих всего мира! Смотрел поочередно комиссар в глаза двадцати трех. Не видел уже огня, к которому привык за год. Мутны были глаза, уклонялись, и метались под опущенными ресницами отчаяние и недоверие. Опять молчали. И внезапно визгливым бабьим голосом закричал исступленно Евсюков: - Без рассуждениев! Революционный долг знаешь? Молчок! Приказал - кончено! А то враз к стенке. Закашлялся и сел. И тот, что мешал кашу шомполом, неожиданно весело швырнул в ветер: - Чего сопли повесили? Тюпайте кашу - дарма варил, что ли? Вояки, едрена вошь! Выхватывали ложками густые комья жирного распухшего риса, обжигаясь, глотали, чтобы не остыло, но, пока глотали, на губах налипала густая корка заледеневшего противно-стеаринового сала. Костер дотлевал, выбрасывая в ночь палево-оранжевые фонтаны искр. Еще теснее прижимались, засыпали, храпели, стонали и ругались спросонья. Уже под утро разбудили Евсюкова быстрые толчки в плечо. Трудно разлепив примерзшие ресницы, схватился, дернулся по привычке окостенелой рукой за винтовкой. - Стой, не ершись! Нагнувшись, стояла Марютка. В желто-сером дыму бурана поблескивали кошачьи огни. - Ты что? - Вставай, товарищ комиссар! Только без шуму! Пока вы дрыхли, я на верблюде прокатилась. Караван Киргизии идет с Джан-Гельдов. Евсюков перевернулся на другой бок. Спросил, захлебнувшись: - Какой караван, что врешь? |
|
|