"Борис Лавренев. Сорок первый (про войну)" - читать интересную книгу автора

Повел губы поручик всегдашней усмешкой. Спокойно ответил:
- Не поймешь. Разница культур. У тебя тело подавляет дух, а у меня дух
владеет телом. Могу приказать себе не страдать.
- Вона что, - протянул комиссар.
Дыбились по бокам барханы, мягкие, сыпучие, волнистые. На верхушках их
с шипеньем змеился от ветра песок, и казалось, никогда не будет конца им.
Падали в песок, скрежеща зубами. Выли удавленно:
- Не пойду даля. Оставьте отдохнуть. Мочи нет.
Подходил Евсюков, подымал руганью, ударами.
- Иди! От революции дезертировать не могишь.
Подымались. Шли дальше. На вершину бархана выполз один. Обернувшись,
показал дико ощеренный череп и провопил:
- Арал!.. Братцы!..
И упал ничком. Евсюков через силу взбежал на бархан. Ослепляющей
синевой мазнуло по воспаленным глазам. Зажмурился, заскреб песок скрюченными
пальцами.
Не знал комиссар о Колумбе и о том, что так точно скребли пальцами
палубу каравелл испанские мореходы при крике: "Земля!"


Глава четвертая
В КОТОРОЙ ЗАВЯЗЫВАЕТСЯ ПЕРВЫЙ РАЗГОВОР
МАРЮТКИ С ПОРУЧИКОМ, А КОМИССАР
СНАРЯЖАЕТ МОРСКУЮ ЭКСПЕДИЦИЮ

На берегу на второй день наткнулись на киргизский аул.
Вначале дунуло из-за барханов острым душком кизячного дыма, и от запаха
сжало желудки едкой спазмой.
Закруглились вдали рыжие купола юрт, и с ревом помчались навстречу
мохноногие низкорослые собачонки.
Киргизы столпились у юрт, удивленно и жалостно смотрели на подходящих,
на шаткие человечьи остатки.
Старик с продавленным носом погладил сперва редкие пучки бороденки,
потом грудь. Сказал, кивнув:
- Селям алекюм. Куда такой идош, тюря?
Евсюков слабо пожал поданную дощечкой шершавую ладонь.
- Красные мы. На Казалинск идем. Примай, хозяин, покорми. За нас тебе
благодарность от Совета выйдет.
Киргиз потряс бороденкой, зачмокал губами:
- Уй-бай... Кирасни аскер. Большак. Сентир пришел?
- Не, тюря! Не из центра мы. От Гурьева бредем.
- Гурьяв? Уй-бай, уй-бай. Кара-Кума ишел?
В киргизских щелочках заискрился страх и уважение к полинялому
малиновому человеку, который в февральскую стужу прошел пешком страшные
Кара-Кумы от Гурьева до Арала.
Старик похлопал в ладоши, гортанно проворковал подбежавшим женщинам.
Взял комиссара за руку:
- Иди, тюря, кибитка. Испи мала-мала. Сыпишь, палав ашай.
Свалились полумертвыми тюками в дымное тепло юрт, спали без движения до
сумерек. Киргизы наготовили плова, угощали, дружелюбно поглаживали