"Эрик Ван Ластбадер. Воин Опаловой Луны ("Воин Заката" #4)" - читать интересную книгу автора

качестве матроса или даже слуги, чтобы отработать проезд. Все равно, куда мы
поплывем. Какая разница? - Он тихо рассмеялся. - По мне духу не хватало или,
напротив, во мне было слишком много здравого смысла, даже в таком юном
возрасте, чтобы отважиться на такой дурацкий поступок. Меня бы на фарш
порубили. - Он покачал головой и снова засвистел, на сей раз чтото более
мрачное, как будто случайно пришедшее на ум. Словно эта затейливая мелодия
могла помочь ему припомнить былое. - И все же неплохо коечто оставить на
долю воображения, а? - Он было приготовился снова засвистеть, но
передумал. - Однако ты спрашивал о коппо. Ну да. К тому времени я уже
обзавелся куском бамбука - подобрал на базаре - и думал нал тем, как получше
расположить дырочки. Признаюсь, флейта получилась неуклюжей, но и музыкантом
я был тоже не ахти каким. - За ближайшей дверью ктото внезапно рассмеялся,
но смех так же резко затих. - Некоторое время я жил по первым этажам
харттинов. что вдоль дамбы, ютясь в каждом по очереди, чтобы меня не
обнаружили. - Он улыбнулся. - Однажды я заснул на куче тюков с маковой
соломкой, и мне такие королевские сны снились! Иногда я жил в тасстанах, но
там мне всегда чегото не хватало - точнее, всего не хватало. Еды, одежды,
сам понимаешь. Это было печально, и, после того как я несколько раз воровал
полугнилые яблоки и заплесневелые грибы, я сдался и больше на тасстанах не
жил. Это была уж слишком унылая жизнь.
И что мне оставалось делать? Ничего. Вообще ничего. Я бродил по ночам
по причалам, упражнялся с бамбуковой флейтой и учился играть - медленно,
изумленно, восторженно. Так познают тело любимой женщины. Иногда ночные
повара, что работали на дамбе, слышали мою музыку и звали меня перекусить.
Но когда я говорю тебе, что эта музыка была моим единственным утешением, я
не преувеличиваю. И только она удержала меня от того, чтобы повесить камень
на шею и броситься в воду.
Во время приступов уныния я проводил много времени, пытаясь разобраться
в себе, болезненно возвращаясь к тому самому камню, поскольку понимал, что
мне не хватит мужества, чтобы добровольно погрузиться под воду и
продержаться там достаточно долго, чтобы дать ей заполнить мои легкие. - Он
почти насмешливо фыркнул. - Однако это были не праздные раздумья. В одну
мрачную ночь, когда сил переносить одиночество больше не было, когда даже
луна и звезды ополчились на меня и мне показалось, что я единственная живая
душа в этом мире, а все остальные гдето за тысячи лиг отсюда, на этих
холодных звездах, я и вправду залез в воду. - Он глянул на Мойши. - Это
звучит бредово, я понимаю, но чем больше я об этом думал, тем больше я
убеждался, что это так. Меня начало трясти, и еще прежде, чем я осознал это,
я уже ступил с причала в воду и свинцом пошел ко дну. Прямиком ко дну, все
глубже и глубже. - Он резко помотал головой. - Вот тогда я и спохватился.
Уже внизу. Это было ужасающе реально. Я хотел жить - дышать, видеть луну и
звезды, солнце, чувствовать дождь и ветер и жить, жить!
Я с трудом вынырнул и вцепился ногтями в склизкое дерево пристани прямо
под водой. Отдышался. После этого я никогда и не думал о самоубийстве - то,
что ожидало меня глубоко под водой, было куда хуже, чем то, что было в моей
жизни.
Эта ночь стала для меня судьбоносной. Нет, даже более чем судьбоносной.
Это был знак, символическая точка поворота, потому что сразу после этого я
повстречался с Цуки.
Я только что вышел из портовой харчевни, где пытался поужинать на