"Ольга Ларионова. Формула контакта" - читать интересную книгу автора

Инебел приоткрыл глаза. Закрыл снова. Сон, только что покинувший его,
вернулся уже воспоминанием - невероятным, сладостным, греховным. Беспомощно
задрожали губы - память сна ускользала, улетучивалась из сухих трещинок.
Взамен, змеясь, разбегалась малая боль. Губы надо было окунуть в освежающую
прохладную воду, припасенную с вечера, - не впервой приходил этот сон, и
Инебел уже знал, каково будет пробуждение. Память не хранила ни звуков, ни
цвета, ни контуров - только прикосновения, от которых лицо горит и губы
сводит щемящей болью, точно окунулся в озеро и попал головой в жалящие
тенета придонной медузы-стрекишницы.
И руки. Они были слабы и беспомощны от всей огромной нежности и
изумления, доставшихся им этой ночью, и от одной мысли, что этими руками
надо дотронуться до грубой каменной чаши, натягивались раскаленные струнки
от кончиков пальцев до самого сердца.
Ему впервые пришла мысль, что впереди целый день, а такими руками он не
сможет не то чтобы работать - травинку сорвать. Он медленно пошевелил
пальцами, усилием воли нагнетая в них силу и упругость. Они нехотя теряли
ночную чуткость и становились суховатыми и проворными, обретая свое дневное
естество. Теперь уже можно было с хрустом сжать их в кулаки и, бережно
опершись на локоть, перегнуться со своего ложа к треножнику и окунуть губы в
чашу. Но локоть соскользнул с края постели, задел чашу, и Инебел с ужасом
увидел, что она наклоняется, выплескивая сонную черную воду, и вот уже
падает вниз, на глиняный обожженный пол...
Он успел представить себе гулкое тяжкое краканье раскалывающегося
камня, испуганные вскрики сонных братьев и сестер, поспешное шлепанье босых
родительских ног...
Холодея от запретности того, что он делает, Инебел задержал чашу у
самого пола, сосредоточился, полуприкрыв глаза, и одним усилием воли поднял
вверх и чашу, и пролившуюся воду. Чашу, слегка раскачав, опустил прямо в
гнездо треножника, а воду еще некоторое время держал на весу, собирая в
тугой, холодный шар. Он никогда не переставал удивляться, как это он
чувствует пронзительную льдистость и неподатливость этого прозрачного шара,
- видно, правду говорят Неусыпные, что каждый предмет на самом-то деле
живет, но заворожен Богами, потому люди этой жизни и не видят. Но похоже,
что не на все вещи наложено одинаково крепкое заклятье, потому что Инебелу
чудится то затрудненное дыхание вянущей на солнце травы, то едва
сдерживаемая дрожь ночной воды, зябнущей в придорожном арыке...
Он бесшумно опустил послушный водяной шар на дно чаши. Благодарно
потерся щекой о войлочный кружок, служивший изголовьем, - прощался на долгий
день. Потом осторожно спустил ноги на пол. Нет, никого он не разбудил, все
спокойно. Он молитвенно прикрыл ладонями глаза и поклонился Спящим Богам.
Над постелью, на перекладине, свисавшей с потолка, голубело в предрассветном
сумраке новенькое покрывало. Инебел двумя пальцами сдернул с рейки почти
невесомую ткань, прикрыл ею свое ложе. Крупные алые клетки, делящие кусок
ткани на восемь частей, сейчас казались совсем черными. Дневные покрывала
простолюдинов просты и безыскусны, они укрывают ложе покоя, столь угодного
Спящим Богам, серой или голубой пеленой, что сродни облакам, молчаливо
кутающим вершины далеких гор. И лишь за усердие в уроках еженедельных, за
смирение перед волею Спящих надзирающий жрец по своей милости мог одарить
дом избранника почетным покрывалом, поделенным крест-накрест на четыре
части. Сбегаются тогда соседи поглазеть с улицы на милость, дарованную