"Ольга Ларионова. Формула контакта" - читать интересную книгу автораКостер-то не даром складывать велено, до дождя успеть надо. И не
болтуна-дармоеда, как в прошлый раз, а помоложе, да из таскунов, а то так и из лесоломов. Соображай". - "Знаю одного, мыслею рукоблудствует, но ткач". - "Невелика храму поруха - мыслею нить удержать..." Бессмыслица какая-то, а? - Как хотите, Салтан Абдикович, а это - прямое указание на телекинез. Способности аборигенов безграничны... - Опять вы, Гамалей, за свое. Мистика, батюшка. Телекинеза в природе не существует, одни сказки. И не прерывайте урока. - Долго там еще? Я женщина слабая, беззащитная, чтоб часами целыми эдакое переводить. И то сказать, отцы города, а собачатся, как на рынке... - В Та-Кемте не существует свободной торговли, - наставительно замечает Абоянцев. - А что касается лексики, то язык простолюдинов, как ни странно, богаче и поэтичнее... Низкий звук зуммера прерывает его. Обычный вызов сверху, и басок Брюнэ: "Станция "Рогнеда" вызывает Колизей. На связи "Рогнеда". Колизей, заснули?" - Я - в аппаратную, Сирин-сан, мое дежурство! - Наташа срывается с дивана и, приплясывая, исчезает в ребристой нише, словно просачивается сквозь стену. Аппаратная, как и многое другое, расположена внутри Колизея. Абоянцев смотрит вслед почти что горестно - набрал себе ребятишек, ишь сколько радости с урока удрать... Сирин Акао в который раз запускает нескончаемую рамочку. - "Не хочешь ткача - можно подловить и змеедоя, - скороговоркой бубнит Макася, - благо в последнее время они что-то с благоговением подгоняют стада к Обиталищу Нездешних. Ежели с благоговением, то пускай себе. Пока". - "Тогда не пойму, отец..." - "А ты потужься, пока мешки таскать будешь. Я тем как раз супротив Обиталища. Пусть глаза пялит, про выкуп не вспоминает. А ежели и впрямь Богам отколется..." - "Как завтра звонить буду, так и шепну старейшему..." - "Я те шепну, хайло змеиное, я те подам голос поперед отца, блево..." - Дальше непечатное, непроизносимое!!! - за двоих возопил Алексаша. 6 Гнев или милость? И гнев, и милость. Горе или благо? И горе, и благо. Раньше такого не было. Уж если приходила беда, то горько было всей семье, бились, как могли, терли краски под вечерним солнцем, убегали белить стены с первыми лучами светила утреннего - не ели, завтрак приносили сестры уже позднее, и съедать его приходилось на улице, прижавшись к еще не крашенному забору и прикрываясь сестриной юбкой, чтобы посторонние не увидели сраму - ненасытства окаянного. Рук отмочить не успевали, но выбивались, справлялись с уроком, и начиналась другая пора - блаженство сытости, ненатужной, размеренной работы, и главное - сладчайшего сна, с шорохом недавно выстиранного одеяла и сладким духом луговых трав в свеженабитом тюфяке. Счастье, полное и несомненное, снова поселялось в доме. Странное дело: раньше его желания возникали только для того, чтобы быть исполненными. Хотел есть - насыщался. Хотел спать - садилось вечернее солнце, и с полной темнотой приходили сказочные грезы. Даже тогда, когда желание превышало меру обычного, он твердо знал, что справится, что |
|
|