"Ольга Ларионова. Где королевская охота" - читать интересную книгу автора

какая жалость... Пока все напрасно. Она действительно не пыталась навести
Эристави на мысль об охоте - зачем? Она охотилась сама. Но ее охота здесь,
на Поллиоле, пока была безрезультатной. Она расставила капкан - цепкий
капкан собственного каприза - и осторожно, круг за кругом, загоняла в него
Генриха. Он должен был сдаться, сломиться в конце концов - попросту
махнуть рукой. Он должен был в первый раз в своей жизни подчиниться ее
воле - но с этой поры она не позволила бы ему забыть об этом миге
подчиненности всю их оставшуюся жизнь.
Но дичь ускользала от нее, и Герду охватывало бешенство:
- Хорошо! Я больше не прошу у тебя ничего, даже такой малости, как одно
утро поистине королевской охоты. Нет так нет. Теперь меня просто
интересует, насколько всемогуще это рабское почитание параграфов и правил
и твое твердолобое нежелание поступиться ради меня хоть чем-то. Меня
интересует, почему ты, мой муж, не хочешь выполнить мое желание. Эристави
смог бы, хотя, насколько я помню, я не позволяла ему коснуться даже края
моего платья.
- Потому что это значило бы нарушить закон.
- Да его тут все нарушали! Ты что, не догадываешься? Все, кто
приписывал на нашем пергаменте: "Не охоться!" Думаешь, почему? Да потому,
что при всей своей привлекательности здешние одры, конечно, несъедобны. Я
об этом давно догадалась и, как видишь, мечтаю не о бифштексе...
Он понял ее, почувствовал, как она смертельно устала, и вовсе не от
нескончаемого полдня Поллиолы, а от собственного вечного пребывания в двух
ипостасях одновременно: Герды Божественной и Герды Земной. Шесть лет назад
перед ней встал трагикомический выбор Коломбины - между сплошными буднями
и вечным воскресеньем. Она выбрала первое. Но воскресные, праздничные
огоньки продолжали дразнить ее изо всех углов - и Эри, и не только Эри. Он
был самым верным, самым восторженным, самым почтительным. Но были же и
сотни других. Тех, что ежедневно видели ее в передачах "Австралифа". Самые
сумасшедшие письма она получала с подводных станций. Да и китопасы были
хороши - если бы не стойкая флегматичность Генриха, дело давно уже дошло
бы до бурных объяснений.
Атмосфера бездумной восторженности - питательная среда, в которой
культивируются хорошенькие теледикторши, - незаметно стала для Герды
жизненной необходимостью, когда она, на свою беду, случайно попалась на
глаза самому Кальварскому. И все пошло прахом. Если на телестудии с грехом
пополам он еще проходил как "супруг нашей маленькой Герды", то во всей
остальной обжитой части Галактики уже она сама была обречена на вторые
роли. И даже на эти роли, рядом с Кальварским, годилась такая особа,
которая смотрелась по высшему классу. Это требование было соблюдено, и
Генриха больше ничего не волновало: рядом с ним была Герда, а в остальном
- хоть трава не расти.
За шесть лет супружества роли не переменились, почти не изменился и сам
Кальварский. Герда знала - что бы она ни сделала, ему все будет
безразлично. Она вот так, босиком, может взобраться на Эверест, а он
только пожмет плечами.
...И странность его полусна, заставлявшая его дословно воспроизводить
все происшедшее минувшей ночью, принудила его словно воочию увидеть... и
услышать ее.
- Я жду, - напоминает Герда, и ее свистящий шепот разносится, наверное,