"Ольга Ларионова. Где королевская охота" - читать интересную книгу автора

сворачиваться листьями. Естественный ковер был упруг и как будто помогал
ходьбе. К тому же на граненых столбах стали появляться еще не опавшие
листья, торчавшие так, словно они были поставлены в узкие вазы. Тень под
ними была прохладна и кисловата, они источали знакомый запах истертого в
пальцах щавелевого стебелька. "Ринко" уже не рыскал, а твердо держал
направление - цель была близка.
Генрих прибавил шагу. Теперь он твердо знал, что будет делать: догонит
поллиота, на всякий случай накинет на морду петлю, затем завалит на бок и
свяжет лапы. А тем временем подоспеет вызванный по фону вертолет. Есть ли
в медпакете что-нибудь анестезирующее и парализующее? Ах ты, пропасть, он
и забыл, что это "пакет-одиночка". Автоанестезор вкладывается только в
"пакет-двойку", когда на вылазку идут двое. Действительно, зачем он
одинокому путешественнику? Ведь такого случая, как этот, никто не мог
предположить.
Ну, довольно, справимся и без фармакологии. Вот только связать
покрепче... Связать? Горе-охотник, он даже не удосужился захватить с собой
веревки. Вот что значит браться не за свое дело. Тысячи тысяч раз он
радовался тому, что всегда делает только свое дело, и поэтому у него все в
жизни получается без сучка и без задоринки. Строить - это его дело.
Вытаскивать из-под лавины зазевавшихся практикантов - это тоже его дело.
Сдав то, что практически невозможно было построить, да еще там, где никто
и никогда не строил, потом учинять вселенский сабантуй с озером сухого
шампанского (весьма произвольное толкование сухого закона, действующего на
некоторых планетах) - и это было его дело.
И еще многое было его делом, и только сейчас он вдруг подметил, что в
этих самых _своих делах_ он не был одинок - как теперь. Их всегда было
много - сотрудников, практикантов, друзей, поклонниц...
А он попался, и капкан одиночества захлопнулся за ним, если бы не Эри,
он бы давно сказал жене: бежим отсюда. Но перед этим художником он
пасовал, играл роль Великого Кальварского... Доигрался.
Впереди послышалось журчание воды.
Он шел и шел, не видя ни реки, ни озера, пока не понял, что журчание
доносится снизу, из-под листьев, и странно было идти по этому зыбкому,
хлюпающему настилу, но листья вдруг кончились и он оказался по щиколотку в
воде. Чистое галечное дно не таило никакой опасности, и впереди, похоже,
было мелко. Огуречные деревья, увенчанные парусами гигантских листьев,
торчали теперь прямо из воды, и только немногие сохранили около ствола
крошечный островок, не более метра в поперечнике. На одном из таких
островков что-то мелькнуло, тяжело плюхнулось в воду и поплыло дальше,
двигаясь судорожными толчками. Генрих мог бы заранее предсказать, какой
вид примет поллиот: да, на сей раз это была жаба, только не привычно
белоснежная, а розовато-пятнистая. Может быть, страшная рана на боку,
которую он успел разглядеть, несмотря на изрядное расстояние и глухую
тень, создаваемую плотно сомкнутыми вверху листьями, затрудняла процесс
депигментации? Или поллиот намеренно прибегал к защитной окраске?
Несколько раз жаба подпускала его на расстояние прицельного выстрела,
но в последний момент рябая туша стремительно окуналась в воду, и погоня,
которой не виделось конца, возобновлялась во всей своей безнадежности. "Да
постой же ты, глупая, - уговаривал ее Генрих не то про себя, не то
вполголоса: - Постой! Этот бег бессмыслен и жесток. Если бы у тебя был