"Евгений Борисович Лапутин. Студия сна, или Стихи по-японски " - читать интересную книгу автора

хотелось бы ей! - она сможет объехать весь земной шар, где все эти
иностранцы, все эти люди с парфюмерным дыханием и перстнями на пальцах,
станут неистово аплодировать ей. Она хорошо представляла афиши со своим
улыбающимся лицом: "Варвара Ильинична, женщина с хвостом! Она знает, о чем
думают хомяки!" Антон Львович, донельзя умиляясь такими фантазиями,
спрашивал ее, причем же тут, дорогая Варвара Ильинична, хомяки, и она в
ответ только закатывала глаза и причмокивала своими карамельными губками.

Глава XIV


В храме молюсь всю ночь.
Стук башмаков... Это мимо
Идет ледяной монах.

Сколько было к тому времени лет его детям? Старшему, Артуру,
шестнадцать, младшему, Герману, следовательно, пятнадцать, но когда
вспоминалось, что мальчики были близнецами, то начинала болеть голова и
появлялось недоумение, откуда эта неразбериха с числами.
Итак, если голова не болела, если Варвара Ильинична была улыбчивой и
ясной, если за окнами тлело закатное солнце, то обоим мальчикам было
все-таки по шестнадцать лет. Хороший возраст, чтобы наконец перестать
удивляться тому, что отец совершенно не замечал и не замечает их, путает их
имена и возраст. Хороший возраст, чтобы находить особое удовольствие в
пристальном, секретном и неприличном наблюдении за мачехой. Они, например,
знали, что Варвара Ильинична, от души намолившись перед сном, раздевалась
донага, ложилась в кровать и укладывала в специальный футляр с алыми
замшевыми внутренностями свой хрящеватый хвостик, а потом долго укачивала,
убаюкивала его, напевая одну и ту же нудную колыбельную песнь. Потом в ее
комнату все с теми же предварительными поскребываниями, постукиваниями и
покашливаниями прокрадывался Антон Львович, и она начинала попискивать,
прося его, чтобы все было поглубже, понадежнее и помокрее, чтобы родить еще
одного маленького Антона Львовича, с маленькими усиками, с маленькой
сигарочкой, с маленькими бакенбардиками; и под тайным присмотром двоих своих
взрослых сыновей Побережский старался изо всех сил, говорил, пробивая слова
сквозь одышку, что все будет исполнено, моя дорогая Варвара Ильинична, моя
драгоценная ящерицеподобная королева.
Потом настал день, когда все тот же художник Брукс усадил перед собою
Варвару Ильиничну и, долго примериваясь, все отдергивая уже готовую руку,
сделал наконец-таки первый мазок. Антон Львович, присутствующий при этом,
был немало изумлен, что впоследствии вот именно это, малозначительное и
скользкое, превратится в Варвару Ильиничну, которая вскорости будет висеть
на стене, улыбаясь лишь уголками слегка асимметричного рта.
Первая картина, которую Брукс справил дня за четыре и которая, кажется,
даже не имела названия, Побережскому не понравилась, ибо, как он выразился,
отображала лишь самый верхний слой Варвары Ильиничны, слой только лишь
скучной материи. Вторая была еще хуже того: снова скользкая кисть Брукса с
детальной точностью перенесла лишь внешние черты Варвары Ильиничны, за
которыми, по твердому мнению Антона Львовича, совсем не было видно ее
внутреннего света, что то ярчайше горел, то мерцал, но во всяком случае