"Евгений Борисович Лапутин. Студия сна, или Стихи по-японски " - читать интересную книгу автора

как прежде, на две ноги с еще одной ворсистой подмышкой, а стекало вниз
единой каплей, вдруг принявшей форму упругого, мощного рыбьего хвоста.
Возбуждало-щекотало нервы и горячило щеки представление, что вот именно
такой и была-есть-будет настоящая, подлинная Лидия Павловна, безо всяких
потных выделений, безо всяких гулких, натужных звуков, которые всегда
раздавались из туалета, когда она запиралась там с женским журнальчиком,
безо всяких волосатых дырок, откуда, словно вредоносные шпионы, словно
лазутчики и диверсанты, в один ужасный день выползла эта парочка двойников,
настолько одинаковых, что порой казалось, что выполз, собственно, только
один, но с большим зеркалом перед собой, где под слоем амальгамы обитало еще
и отражение, скользкое, гладкое и гадкое.
Боязливо и аккуратно, будто для пробы, он вообразил вдруг, что именно
такой и была всамделишная Лидия Павловна, и потихоньку, сам не замечая того,
стал в это верить, с грубой повелительностью зовя к себе мальчиков и
рассказывая им, как задолго до них здесь, в этой просторной квартире, жила
волшебная женщина-рыба, нетронутое и целомудренное чудо природы. Она жила в
огромном аквариуме на малахитовой подставке, среди водорослей и красивых
подводных камней, она блаженно потягивалась, причмокивала губами, когда
хотела получить корм, и медленными глазами следила, как из специальной
сеточки-кормушки в прозрачно-зеленоватом пространстве реет вишневая бахрома
мотыля. И лишь только тогда, когда ей хотелось усладить себя звуками
мандолины, она выбиралась на сушу.
И все меньше он скучал по настоящей Лидии Павловне и все больше - по
этой женщине-рыбе. Он заказал Бруксу еще одну картину, но, стесняясь своей
сентиментальной откровенности, не объяснил требуемого содержания, а, скорее,
намекнул на него. Может быть, из-за этого, а может, из-за злобного
хулиганского ухарства Брукса все получилось не так, как виделось Антону
Львовичу.
В назначенный день картина была готова и называлась "Скорбь № 2", а не
так, как просил Побережский - "Венчание волшебной женщины-рыбы". Там было
изображено что-то странное и до болезненных спазмов неприятное Побережскому.
Да, русалка осталась, но спереди, на вытянутую ладонь ниже пупка, прямо
сквозь чешую хвоста перламутревела теперь зияющая круглая раковина, куда
вплывала стайка мальков. Рядом в костюме жениха был представлен тучный
водолаз с застекленным лицом, но и сквозь маску была хорошо заметна
сладострастная улыбка и скабрезное обожание во взгляде, которым он изучал
гладкую и розовую, будто десны, внутреннюю поверхность срамной раковины.
Он свел дружбу с профессором-ихтиологом и по секрету рассказал ему, что
в свое время был женат на русалке, которая однажды, когда они были с ней на
морском курорте, уплыла куда-то, и спрашивал его, мирного и сонного
человека, обычно со спокойной снисходительностью относящегося к сумасшедшим,
где, собственно, обитают эти чудесные человекоподобные рыбы или рыбоподобные
люди. Устав от бесполезных увещеваний, ихтиолог стал сторониться Антона
Львовича, после чего тот уверовал еще больше, что Лидия Павловна была
настоящей прекрасной русалкой.

Глава X


Из сердцевины пиона