"Евгений Борисович Лапутин. Студия сна, или Стихи по-японски " - читать интересную книгу автора

же, он ничего не мог спросить у этой грозной католической монахини; и от
усталости, от нечеловеческого напряжения ему начало вдруг казаться, что
никаких одинаковых девочек не было и в помине, а был какой-то странный
мозговой спазм, было облако бреда, от которых следовало бы поскорее
избавиться. Он что-то сказал сестре Катарине, но она ответила, что не
понимает по-испански, он снова ей что-то сказал, и в ответ, уже с мягкостью
и участливостью, было предложено пригласить врача.
Совсем немного позже, уже на суде, он, кажется, совсем не слушал
показаний свидетелей, в один голос рассказывавших про него одно и то же.
Выбрав ночку потемнее и попромозглее, одевшись странно и театрально
(златогривый парик, шелковый костюм акробата в обтяжку с картонными крыльями
за спиной), лишь благодаря чуду он не был схвачен еще по пути к месту
преступления, куда прибыл точно по расписанию, а именно в полночь. Далее он
перепилил замок металлической ограды интерната, выбил стекло на входной
двери, скользкой от волнения рукой сорвал изнутри медную цепочку, вошел
внутрь и - внимание, господа присяжные - на цыпочках отправился в сторону
спален воспитанниц, обуреваемый самыми низменными, самыми порочными
побуждениями, претворить в жизнь которые ему помешал случайный, Богом
посланный обморок, сваливший негодяя в тот момент, когда он уже был готов,
был готов...
Сейчас трудно припомнить, до чего договорились присяжные, чувствовавшие
себя не очень-то и уютно под призором мохнобрового сурового судьи, чья
мантия донельзя смешила Эмму и Ю, украдкой пробравшихся в зал суда. Они же,
сквозь свой тихий смех, то и дело выступавший веселыми слезами на их глазах
(славянская голубизна которых все больше сгущалась год от года), с
удивлением восприняли слова сестры Катарины. Главная свидетельница сначала
подробно рассказала о своей первой встрече с Гомесом и всех деталях его
ночной прогулки по интернату (хорошо прослеженной ею благодаря своей
постоянной свирепой бессоннице) и неожиданно, вопреки нараставшему гневному
пафосу собственного выступления, неожиданно попросила простить "эту
заблудшую душу". Голос ее, что называется, дрогнул в это мгновение; словно
горячей волной обдало всех присутствующих, и даже Гомес, доселе следивший
больше за хороводом пустоватых собственных мыслей, но отнюдь не за тем, что
происходило вокруг, вдруг встрепенулся: бок его нижней губы сполз вниз, что,
должно быть, учитывая приобнаженные желтоватые зубы, обозначало улыбку.
Вероятно, Гомес был как-то наказан, вероятно, он был отлучен и от
полицейской службы, и от собственных горячечных и горячих грез, главные
персонажи которых - Эмма и Ю, - не дождавшись приговора, выскользнули на
улицу и, щурясь яркому солнцу, заели жару сочным ванильным мороженым.

Глава VIII


Со мной под одной кровлей
Две девушки... Ветки хаги в цвету
И одинокий месяц.

Интернат держал воспитанниц вплоть до шестнадцати лет; дальше те из
них, кто не интересовался монашеской карьерой (а не интересовался никто),
подлежали быть отпущенными на свободу, а именно в такие условия, которые