"Алексей Ланкин. Лопатка" - читать интересную книгу автора

важном разговоре у зам. министра, вздохнул и сдал Сегедина начисто.
Сам Сегедин, хотя и отделенный от Москвы восемью часовыми поясами,
неладное почуял сразу - но так быстро развивались события, что он лишь успел
перевести четырёхкомнатную квартиру во Владивостоке на имя тёщи, почва для
чего была уже подготовлена. Собственная Волга - не чёрная, а практичная
бежевая - была с самого начала оформлена на жену, и на её же сберкнижке
находилась большая часть сбережений.
В два дня уладив дела во Владивостоке, Сегедин готовился вылететь в
Москву, чтобы там на месте спасти то, что ещё можно спасти. В ночь перед
вылетом, прямо на тёщиной квартире, его и взяли.
Как любой удачливый руководитель его ранга, Степан Ильич давно знал: было
бы желание, а намотать всегда сумеют. Время от времени слышал он рассказы о
таких же, как он, директорах, получающих сроки вроде бы за то же самое, что
делали и все директора, но не сумевших вовремя что-то согласовать, что-то
скрыть, а что-то уладить. При всей своей самоуверенности Степан Ильич не
принадлежал к числу тех, кто, слыша о чужих бедах, утешается: Уж со мной-то
ничего такого не случится. Уж я-то договорился бы. Уж я... Нет! Сегедин не
забывал старинную поговорку про суму и про тюрьму и все эти годы к чёрному
дню готовился. И всё-таки, всё-таки: неожидан и оглушающ явился этот ночной,
сразу узнанный им звонок в дверь.
Лежать! - приказал Сегедин хлопающей со сна глазами жене. Самому ему не
надо было делать усилий, чтобы мгновенно перейти к отчётливому
бодрствованию.
Об одном он остро жалел в эту минуту: что не было в диванном ящике
автомата. Передёрнуть бы затвор, молнией метнуться в прихожую - и стрелять,
стрелять, стрелять прямо через дверь, следя, как в двери неслышно за громом
непрерывного огня возникают пулевые пробоины.
Так ясно представлялись Сегедину эти белые звезды в двери, что он даже
зубами скрипел, одеваясь не в халат, а сразу в джинсы и в ковбойку. В дверь
всё звонили, и звонок уже гремел не просто настойчиво, а угрожающе - и жена,
протерев наконец глаза, порывалась сама идти открывать. Сегедин снова
крикнул ей:
- Сиди! - и добавил, смягчившись: - Халат лучше одень. Музыка надолго.
И пошёл к дверям, ворочая зачем-то в голове мелкую и ненужную мысль: не
проболтался бы новый водитель Славка про то, где спрятано
незарегистрированное ружьё. Славка из молодых, да ранних - и как бы не
слишком много знает он про Сегедина?
Несколько часов спустя, стиснутый в машине твердыми плечами сотрудников в
штатском, Сегедин как наяву увидел перед собою Галину - то сухо застывшую,
то вдруг бесполезно хватающую его за руки - и впервые с болью, равной
которой не знал, понял: жизнь кончена.
Сегедин не заплакал только потому, что мужику плакать нельзя.
А за этим пониманием, как в лихорадочной волне, навалились мысли о сыне:
прочили его в МГУ на юридический, а теперь куда? В стройбат? И о
дочери-восьмикласснице: по какой ей дорожке покатиться при отце-арестанте? И
вообще о семье: болел он о них душою - когда оставалось время; их одних и
любил - если не считать Изабеллы; для них и работал, не щадя себя.
Озаботился и насчет квартиры, и насчёт машины - а о главном не подумал.
Главное узнал только сейчас: вот настал этот самый чёрный день, и без него,
Сегедина - семьи больше нет. Остались пыль и пепел, и никакие