"Франтишек Лангер. Розовый Меркурий " - читать интересную книгу автора

могут таить в себе опасность для человека. А выставки марок тем более. Вы
только послушайте. Мне стукнуло тогда тридцать лет. Меня уже нельзя было
считать начинающим ни в собирании марок, ни в канцелярском деле. Я вел
переписку у Штарка, у самого крупного торговца семенами клевера в Чехии, а
возможно, и во всей Австро-Венгрии. В моем распоряжении были
барышня-стенографистка и прекрасное жалованье, двести сорок серебряных крон
в месяц. Господин Штарк был страстный коллекционер, вкладывал в коллекцию
всю вы ручку от своих семян, и в мои обязанности входило также приводить в
порядок в служеб ные часы его альбомы с марками. Отсюда и такое редкое
жалованье.
Он был немного старомодный коллекционер, но авторитетный и к тому же
выдаю щийся знаток старых германских марок. Готовилась первая имперская
выставка в Берли не, и Штарк грозился "переплюнуть" немцев своей коллекцией
марок самого старого вре мени. Я должен был готовить для него листы и
рисовать по краям цветочки, как любили эти пожилые господа. Мне приходилось
копировать их с различных календарей. Трижды в день, а иногда и по десятку
раз принимался я отговаривать его, убеждая, что с герман скими марками вряд
ли ему повезет в Германии, ведь это все равно, что носить дрова в лес или
воду в море, советовал ему послать сербские, благо у него имелась прекрасная
кол лекция. Говорил, что, мол, сам я не пошлю ничего, кроме образцов оплаты
почтового сбо ра австрийскими марками вместе с итальянскими марками времен
австрийской оккупа ции, и этого хватит для почетного признания. Он остался
при своем, и все кончилось, как я предсказал. Штарк получил какой-то диплом,
а я золотую медаль и затем, с разными от говорками, увольнение с работы.
Теперь я сижу более двадцати лет в Промысловом банке. Меня ценят, и
после пятна дцати лет работы назначили поверенным. Вскоре после того, как я
поступил, кто-то шеп нул мне, что наш главный директор также страстный
коллекционер. И тогда я постучал себя по лбу: Игнац, осторожно, дружище,
больше никаких выставок, радость не обяза тельно должна быть на виду,
коллекционерские уши господ шефов слишком чувствитель ны. Уж не хочется ли
тебе снова потерять место? И прекрасное жалованье?
Сколько же мне платят? Восемь тысяч в месяц, мой друг. Так-то.
У меня как-то не укладывались в голове эта жалкая канцелярия,
равнодушие швей цара - и столь высокое жалованье. Однако мне представился
неожиданный случай рас спросить о своем приятеле у самого руководителя
Промыслового банка. Главный дирек тор был, кстати, в хорошем настроении, ему
как раз удалось у кого-то выторговать по де шевке прекрасную картину
Навратила - оказывается, у него была иная коллекционерская страсть.
- Ага, вы знаете старого Крала? О, тогда я расскажу вам кое-что о нем,
что Вас без условно заинтересует. Но это должно остаться между нами. Вы,
наверное, слышали, что мы в Праге первые обнаружили подделки французских
стофранковых банкнот? Или в 1931 г. фальшивые пятифунтовые? Они беззаботно
размножались два года в Европе и ук рылись от внимания самого Английского
банка! А в прошлом году блестящие подделки десятидолларовых? Я не говорю уже
о наших пятисотенных и о всех меньших группах поддельных кредитных билетов,
которые появлялись в различных местах за последние десять лет. Каждая
поддельная бумажка, будь это самый совершенный фабрикат, должна застрять у
кассы нашего банка. Именно поэтому мы держим у себя вашего друга, он при
зван ее изловить. Какими способами он безошибочно распознает любую
подделку - ни кто не знает. Это его дело. Но ни одна не ускользнет от него.