"и другие. Ландскрона (сборник современной драматургии)" - читать интересную книгу автора

и хочется исхлестать ее по щекам, потому что в этом "помнишь" всегда слышен
запах ее тела. Это ревность, Х-арн? Это бессилие перед женщиной, Х-арн? Это
любовь, да, Х-арн? Не знаю, не знаю, не знаю, что это╚- гневно думал (если
только в гневе можно думать) Х-арн. Но мне абсолютно наплевать на ее победы.
Пусть побеждает как хочет, чем хочет. Пусть побеждает для самой себя. А с меня
хватит. Иначе я ее прикончу. Или он (Х-арн посмотрел на лодочника, лодочник
смотрел на пляшущую Лидию), да... или он меня прикончит. Или я все-таки
перееду на тот берег сам. И катись все к чертовой матери. И, воспользовавшись
тем, что внимание лодочника было отвлечено Лидией, он обошел лодочника и сел в
лодку.

Лидия кончила свою вакхическую пляску, и теперь сам лодочник похлопал ей в
ладоши. И, в третий раз сказав: "В лодку", он сам вступил в нее первым и вдруг
увидел сидящего в ней Х-арна. Суровое лицо его нахмурилось. Ни слова не
говоря, он взял Х-арна за шиворот и, размахнувшись, перебросил его через
головы сидящих в ожидании людей. Х-арн чудом не сломал голову, но больно
ударился плечом и носом. Вдобавок что-то хрустнуло в шее, и голова перестала
вертеться. Из носа шла кровь, правда, не очень сильно. Х-арн задрал голову
кверху. Несколько капель крови упали на песок.

- В следующий раз,╚- пообещал без всякой злости лодочник,╚- я отрежу тебе...╚-
и он оглядел Х-арна, словно отыскивая, что бы такое ему отрезать,╚- уши, чтобы
ты лучше слышал слово "нельзя".

- Можно,╚- сквозь душащие его рыдания шепотом сказал Х-арн.╚- Можно! Можно!
Можно!

Но лодочник уже не слышал ни бесшумного рыдания Х-арна, ни слова, которое он
отчаянно вколачивал в себя. Он собрал деньги, побросал их в мешок и отчалил.
Он не взял ни Х-арна, ни Лидии, несмотря на то, что места в лодке хватило бы и
на них. Правда, перед тем как отчалить, он еще раз улыбнулся Лидии, и в его
взгляде было что-то такое, что заставило ее задуматься.

Зной сгущался. Солнце вытапливало сало из всего, чего касались солнечные лучи.
Из леса наплывали вязкие смолистые запахи. Тягучий густой воздух стал осязаем.
Казалось, его можно сгрести, захватить руками, как горячий гипс, скомкать,
размять и слепить из него что-нибудь, например, Лидию, а потом, когда вместо
Лидии получится какая-то странная неуклюжая фигурка, снова все скомкать и
выбросить комок в речку. Х-арну казалось, что голова его увязла в этом
смолисто-липком запахе, как жук в янтаре, и он никогда ее не вытащит. Да и
вытаскивать не было охоты. Мысли навеки были запечатаны янтарной смолой, войдя
в бессмертный поток молчания. Прошли века, а Х-арн все сидел на раскаленном
песке, как Будда под ветвями священного дерева. Загадочная улыбка блуждала на
его окрашенных вытекшей из носа кровью губах, и это был не Х-арн и не Будда,
это был Рамзес Второй, а может Третий, он потерял счет Рамзесам (то есть,
самому себе), он был египетский фараон, и мудрым, слегка подбитым глазом, он
созерцал хождение светил. Он видел, как спариваются животные и спариваются
люди, и он не отличал одно от другого, и соприкосновение губ не отличалось от
гибельного соприкосновения планет. Х-арна, Будду, Рамзеса Первого, Второго,
Третьего окружали экскурсанты, и очаровательная девушка-экскурсовод эротично