"Сельма Лагерлеф. Предание о старом поместье" - читать интересную книгу автора

знала. Она слышала лишь его прозвище - Козел. Ее милость продолжала
выспрашивать, как он ведет себя, когда появляется с товаром. Не насмехаются
ли над ним и не кажется ли Ингрид, что он, этот Козел, выглядит ужасно? Было
немного странно слышать, как ее милость произносит это слово - Козел. Она
выговаривала его с бесконечной горечью и между тем повторяла снова и снова.
Нет, Ингрид он не показался ужасным. И сама она никогда не насмехается
над несчастными.
По мере того как Ингрид говорила, ее милость становилась все
приветливее.
- Наш дружочек и впрямь умеет ладить с помешанными, - сказала она. -
Это великий дар. Большинство людей боится этих несчастных.
Дослушав рассказ Ингрид, советница некоторое время сидела в раздумье.
- Поскольку у тебя, дружочек, нет никакого другого дома, то я предлагаю
тебе остаться у меня. Я, старуха, живу одна, и ты составишь мне компанию. А
я позабочусь о том, чтобы у тебя было все необходимое. Ну как, рада ты моему
приглашению, дружочек? В свое время, - продолжала ее милость, - мы уведомим
твоих родителей, что ты жива, но на первых порах пусть все останется, как
есть. Пока ты окончательно не успокоишься, дружочек мой. Ты будешь называть
меня тетушкой. А мне как называть тебя, дружочек?
- Ингрид, Ингрид Берг.
- Ингрид, - раздумчиво произнесла ее милость. - Я предпочла бы называть
тебя другим именем. Как только ты вошла сюда и я увидела твои глаза-звезды,
я подумала, что тебя следовало бы называть Миньоной.
Девушка поняла, что здесь она обретет настоящий дом, и это послужило
для нее подтверждением, что она попала сюда каким-то сверхъестественным
образом. И она шепнула слово благодарности своему невидимому покровителю, а
потом стала благодарить советницу, юнгфру Ставу и матушку Анну Стину.


Ингрид лежит в кровати с балдахином, нежится на перине в полтора локтя
толщиной, застланной простыней с кружевным подзором, укрывается атласным
одеялом, расшитым шведскими коронами и французскими лилиями.
Кровать до того широкая, что на ней можно лежать хоть вдоль, хоть
поперек, и настолько высокая, что приходится всходить на нее по двум
ступенькам. Высоко под самым потолком сидит купидон и опускает вниз пестрый
полог, а на столбиках кровати сидят другие купидоны, которые подхватывают
полог, собирая его в сборки.
В той же комнате, где стоит кровать, есть еще и старинный комод на
гнутых ножках, инкрустированный лимонным деревом, и оттуда Ингрид может
вынимать сколько угодно белоснежного надушенного белья. Имеется тут и шкаф,
полный красивых, цветастых шелковых и муслиновых платьев, которые только и
ждут, когда Ингрид угодно будет надеть какое-нибудь из них.
Просыпаясь по утрам, она видит около кровати поднос с утренним кофе,
сервированном на серебре и старинном ост-индском фарфоре. И каждое утро
погружает она свои белые зубки в мягкий пшеничный хлеб и вкуснейшие
миндальные пирожные. Каждый день наряжается она в легкое муслиновое платье и
повязывает шею косынкой из тончайшего батиста. Волосы у нее подняты кверху,
но щеки и лоб обрамляют мелко завитые локоны.
В простенке между окнами висит узкое зеркало в широкой раме. Она может
смотреться в него и, кивая своему отражению, спрашивать: