"Сельма Лагерлеф. Предание о старом поместье" - читать интересную книгу автора

здесь, слушая свою скрипку, а она отказывалась играть.
Впрочем, причину он понимал. Скрипка была встревожена и напугана тем,
что шевелилось там, в гробу. Она позабыла все свои мелодии и думает лишь о
том, что бы это могло стучать о крышку гроба. Известное дело - страх
отшибает память.
И он понял, что должен успокоить скрипку, если хочет и дальше слушать
ее музыку. А ему было так хорошо! Целую вечность уже не было ему так хорошо,
как нынче. Но если и вправду там в гробу таится нечто опасное, то не лучше
ли будет вытащить его оттуда? И тогда скрипка успокоится, и красивые цветы
вновь начнут вырастать из нее.
Он решительно открыл свой мешок и стал рыться среди пил, ножей и
топоров, пока не наткнулся на отвертку. Мгновение спустя он уже был на дне
могилы и, стоя на четвереньках, отвинчивал крышку гроба.
Он вывинчивал винт за винтом, пока наконец не смог снять крышку и
прислонить ее к стене ямы. Но в этот момент платок соскользнул с лица
мнимоумершей. Почувствовав свежий воздух, Ингрид открыла глаза. Теперь
вокруг было светло. Наверно, ее куда-то перенесли. Она лежала в желтой
комнатке с зеленым потолком, на котором висела большая люстра. Комнатка была
узкая, а кровать - меньше некуда. Почему ей кажется, будто у нее спеленуты
руки и ноги? Может быть, это сделано для того, чтобы она неподвижно лежала в
своей крохотной кроватке?
Странно, зачем ей положили псалтырь под подбородок? Ведь его обычно
кладут покойникам.
В пальцах у нее был букетик цветов. Ее приемная мать срезала со своего
куста несколько веточек мирта и положила ей в руки. Ингрид удивилась. Что
это нашло на ее приемную мать?
Она заметила, что под голову ей положили подушечку с широкими углами, а
сверху покрыли батистовой простыней, уложенной красивыми складками. Ей это
понравилось, она любила нарядную постель. Но лучше бы все-таки ее накрыли
теплым одеялом. Нехорошо больной лежать без одеяла.
Ингрид готова была закрыть лицо руками и расплакаться. Ей было ужасно
холодно.
В этот момент она почувствовала у своей щеки что-то твердое и
прохладное. Она тихонько засмеялась. Рядом с ней на подушке лежала старая
красная деревянная лошадка, трехногая Камилла. Маленький братец, который
никогда не мог заснуть, пока ему не клали эту лошадку в постель, теперь
положил ее к ней на подушку. Как это мило со стороны мальчугана! Ингрид еще
больше захотелось плакать, когда она подумала о том, что малыш надеялся,
видно, утешить ее, отдав свою любимую игрушку.
Но она так и не заплакала. Истина вдруг разом открылась ей. Братец
отдал ей свою деревянную лошадку, мать вложила ей в руки белые цветы, и
псалтырь лежит у нее под подбородком потому, что ее сочли мертвой.
Ингрид схватилась обеими руками за края гроба и села. Узенькая кроватка
была гробом, а желтая комнатка - могилой. Понять это было трудно. Она никак
не могла постичь, что все это происходит с ней, что это ее завернули в саван
и опустили в могилу. Нет, наверное, все-таки она лежит дома в своей кровати,
а все остальное ей пригрезилось. Наверняка вскоре окажется, что это сон, и
все станет, как было.
Наконец-то она нашла объяснение происходящему. "Мне часто снятся
странные сны, - подумала она, - и теперь я вижу именно такой сон". Она