"Сельма Лагерлеф. Предание о старом поместье" - читать интересную книгу автора

ему очень не по душе. Все, с кем он встречался, называли его Козлом.
Он не хотел, чтобы его так называли. Он предпочел бы, чтобы его
называли настоящим именем, но его настоящее имя в этих местах, похоже,
никому не было известно.
Он постоял немного у калитки, радуясь тому, что так ловко уберегся от
лошадей, а потом двинулся в глубь кладбища. Он останавливался и кланялся
каждому кресту и каждому надгробному камню. Но теперь он делал это не из
страха, а от радости, что вновь повстречался со своими старыми и добрыми
знакомцами. Лицо его преобразилось, стало кротким и приветливым. Те же
кресты, те же надгробья, какие он много раз встречал прежде. До чего они
похожи между собой! Он узнает их! И он должен поздороваться с каждым из них.
Ах, до чего любы ему кладбища! Здесь никогда не пасутся животные, и
люди здесь не насмехаются над ним. Тут он чувствует себя лучше, чем где бы
то ни было, потому что тут всегда пустынно, вот как сейчас, а если даже и
есть люди, то они не докучают ему. Конечно, ему известны и другие красивые
места, лужайки, сады, которые нравятся ему даже больше, но в них он никогда
не испытывал такого покоя. Их и сравнить нельзя с кладбищем. Кладбище даже
лучше, чем лес, потому что лесное безлюдье пугает его. А на кладбище тихо,
как в самой глухой чаще, и в то же время тут он не остается без компании,
потому что под каждым холмиком, под каждым крестом спят люди. Как раз такая
компания и требуется ему, чтобы не чувствовать одиночества и тревоги.
Он направился прямо к разверстой могиле. Он шел туда отчасти потому,
что там стояли группой деревья, дававшие тень, а отчасти потому, что любил
общество. И он, должно быть, рассудил, что этот мертвец, только что
положенный в могилу, сумеет куда лучше скрасить его одиночество, чем те, кто
спит в них уже давным-давно.
Он согнул колени и уперся спиной в большую песчаную кучу, высившуюся
рядом с могилой. Ему удалось водрузить мешок поверх этой кучи, а затем он
отстегнул толстые кожаные ремни, стянутые на спине.
Предстоял долгий день, день отдыха, и он скинул с себя даже тулуп. С
чувством огромного облегчения уселся он на траву около самой могилы, так что
его длинные ноги в гетрах и грубых высоких зашнурованных башмаках свесились
внутрь ямы.
Долго сидел он так, не спуская глаз с гроба. Когда в тебе живет такой
страх, нелишне будет проявить особую осторожность. Но гроб стоял без
движения, и заподозрить в нем какую-нибудь ловушку было невозможно.
Убедившись в полной своей безопасности, он сунул руку в боковой карман
мешка и вытащил оттуда скрипку и смычок. Одновременно он кивнул лежавшему в
могиле мертвецу. Раз уж он лежит так тихо, то сейчас услышит что-то очень
красивое.
Такое случалось с ним не часто. Мало кому доводилось слышать его игру.
В тех усадьбах, где на него науськивали собак и называли Козлом, он никогда
не прикасался к скрипке. Но случалось, что он играл в какой-нибудь избе, где
разговаривали тихо и двигались бесшумно и где никто не спрашивал его, хочет
ли он купить козлиную шкуру. В таких местах он обычно вынимал скрипку и
начинал играть. Это было признаком величайшего доверия, какое только он мог
проявить к человеку.
И сейчас, когда он сидел на краю ямы и играл, музыка его звучала весьма
недурно. Он не фальшивил, играл так тихо и нежно, что его с трудом можно
было бы услышать у соседней могилы.