"Пер Лагерквист. Улыбка вечности" - читать интересную книгу автора

местах и вновь опадали; потом все стало успокаиваться, внешние границы как
бы сжались, затвердели, больше уже не менялись, замкнули, подобно железной
отраде, все в себе и уже не пропускали ничего извне, да я пропускать больше
было нечего, извне была пустота.
И вот теперь, когда все были наконец-то в сборе и перемешались друг с
другом, подобно тому как перемешиваются волны в штормящем море, после чего
море успокаивается, произошло нечто совершенно поразительное - ни о чем
подобном они и помыслить не могли. Когда, значит, все окончательно уже
успокоилось, в них зашевелилось странное чувство, будто они - это что-то
одно, не множество, а что-то одно, единое. Будто они составляют одно целое:
все подходило друг к другу, и все вместе прекрасно друг с другом сочеталось.
Поистине, они представляли одно целое. И это целое было столь просто, что
они глазам своим не верили - ошеломленные, озирались они вокруг. Оно было
нисколько не сложно и не запутанно, просто оно было очень большое. Нет, даже
не большое, а просто его было очень много.
Всякий и каждый находил здесь свое и своих. Это было не трудно,
получалось будто само собой. Немного поискав, каждый находил подходящее ему
место, где были ему подобные; и быстро устанавливался порядок. Оказалось,
что у жизни не так-то уж и много разных видов, хотя каждый из них очень
многочислен; и когда эти виды обособились, стали каждый сам по себе, то все
вместе они образовали род, с присущими только этому роду свойствами. Так из
множества получалось единство. Особо несчастливые находили здесь других
особо несчастливых, в общем-то счастливые отыскали других в общем-то
счастливых, верующие отыскали верующих, сомневающиеся - сомневающихся,
бунтари отыскали тех, кто вечно бунтовал, мечтатели отыскали тех, кто вечно
мечтал и тосковал, любовники - тех, кто любил, желчные насмешники - тех, кто
замкнулся в своей горькой иронии и презрении, покинутые - тех, что были
покинуты, великодушные - великодушных; и сапожники отыскали сапожников,
вязальщики веников - вязальщиков веников, могильщики - могильщиков; и
бандиты отыскали бандитов, великомученики - великомучеников, герои - героев,
шуты - шутов, а те, кто ничем не был, - тех, кто не был ничем.
Поначалу, покуда все еще разыскивали свои места и устраивались каждый
на своем, все эти миллиардные толпы находились в беспрестанном движении, и
гул стоял над этим колышущимся людским океаном. Вот собрались где-то
стотысячные толпы одинаковых на вид: их окликали: вы кто? И они отвечали все
в один голос: мы лавочники Петтерсоны. А вот собрались еще более необозримые
толпы: им кричали: вы кто? И все они мрачно отвечали: мы те, у кого на ногте
черное пятнышко.
Но когда все уже окончательно устроились, каждый среди своих, все эти
массы слились в одно и, ничем не разграниченные, составили одно целое, и
постепенно все утихло, и удивительный мир и покой воцарились вокруг. И жизнь
уже вовсе не казалась чем-то странным и непонятным, все было понятно, вое
как надо. И замысел ее заключался, как видно, лишь в том, что каждый имел
право на существование, а все вместе они должны были составить одно целое.
Смысл был настолько прост, что добавить к этому было нечего. Абсолютно
нечего.
И не было никакой путаницы. Все было упорядочено и вполне надежно, так,
как оно и должно быть.
И не было никакого одиночества, ибо не было среди них человека столь
особенного, чтобы не нашлось еще нескольких миллионов точно таких же.