"Пер Лагерквист. Улыбка вечности" - читать интересную книгу автора

вокруг во тьме. Они натыкались на группки, где шли бесконечные споры все о
том же, о страхе, о жизни, натыкались они и на такие, где царило молчание, и
заметить их можно было только столкнувшись вплотную. Натыкались и на
одиночек, сидевших в стороне от всех. Их они тоже подбирали. Они собирали
вместе счастливых и несчастных, богатых и бедняков, верующих и
разочарованных, сильных и слабых, сдавшихся и борющихся, всех, что некогда
жили на земле. Все они присоединялись к шествию. Когда им становилось ясно,
что великий этот поход задуман во имя избавления от страшной путаницы жизни,
во имя спасения человека от окружающего его беспросветного одиночества, они
молча поднимались и присоединялись к процессии. Глаза многих, выражавшие
жгучую муку, горели от возбуждения, они в экстазе присоединялись к
остальным. Были и такие, кто поднимался медленно и как бы нехотя, на их
лицах еще лежал отблеск затаенного счастья, они присоединились к шествию,
задумчиво гладя куда-то вдаль. Но все без исключения вставали со своих мест
и шли за процессией.
Во главе шел исполненный страсти, он ничего уже больше не говорил, он
был теперь лишь одним из них, только что шел впереди них. Во голову он
держал высоко и казался выше всех; черты его одушевлены были горевшим в нем
огнем. В жизни он был сапожником и тихо сидел в своем углу; теперь он собрал
всех, когда-то живших на земле, чтобы повести их к богу. При жизни он сидел
в своей маленькой мастерской, в спертом воздухе, пропахшем дегтем и кожей,
там он с терпением переносил собственную свою жизнь, теперь он взялся нести
ответственность за всех. Все следовали за ним, ибо он был для них
воплощением их вековечного страдания. Они видели в нем себя, свою
измученную, запертую в клетке душу, которая, оказавшись на свободе,
испугалась было этого незнакомого, такого пустынного и холодного мира и
запросилась обратно домой, только вот дома у нее, выпущенной из заключения,
больше не было, она была теперь окончательно и бесповоротно бездомна. И чем
дольше длилось бесконечное странствие, к которому присоединялись из тьмы все
новые толпы, тем чаще задумывались они над тем, как ужасна жизнь, как она
ужасающе огромна, еще отромнее, чем можно себе вообразить. И они думали о
боге, о том, кто возложил на них это неслыханное бремя и кто теперь должен
был спасти их, дав им ясное знание и покой; и они думали о могуществе этого
вседержителя, в вечно алчущей душе которого должен ведь все же теплиться
огонек, что согревает его в его безрадостном, при всем богатстве,
существовании - так трепещущие язычки пламени согревают руки
путешественника, окончившего свои дальние странствия в пустыне, где больше
уже нет никаких дорог. Это тепло он должен был дать им.
А народ все прибывал и прибывал. Сошлись немыслимые толпы. Воображение
уже отказывалось их вмещать. Они колыхались подобно безбрежному океану. В
конце концов он как будто замер в своем движении, этот волнующийся людской
океан, лишь ощущая, как вливаются в него все новые потоки, как стекается к
нему все - все одинокое и борющееся, вое растерявшееся и покинутое, все
ищущее, все сущее. И они радовались тому, что все они собираются вместе и
что люди будут еще подходить и подходить, пока не соберутся все до единого.
Это длилось столетия, это длилось тысячелетия, если мерить мерками земного
времени, так все это было грандиозно.
И гудом тудел теперь людской океан, вобравший в себя все потоки - и
ходили людские волны, ворочались тяжко и мощно, и сталкивались друг сдутом;
вздымались, переливались одна в другую, сглаживались, вздымались в других