"Димфна Кьюсак. Жаркое лето в Берлине" - читать интересную книгу автора

камерах Освенцима. Узнал, что мой брат зверски убит в Бухенвальде.
Через Красный Крест я наконец разыскал свою дочь Брунгильду. Уже в
самом конце войны она оказалась в концентрационном лагере в Равенсбруке. Она
вышла из лагеря совершенно больной и долго пролежала в больнице. Мы вместе
вернулись в город, где я родился и вырос. По закону мне полагалась пенсия по
инвалидности и возмещение потерь. Я подал заявление.
Никогда не забуду тот день, когда я пришел со своим заявлением в
соответствующее учреждение. Как только я назвал свое имя, чиновник (бывший
эсэсовец) набросился на меня: "Кто просил вас вернуться? Такие люди, как вы,
чистое недоразумение. Двадцать лет вы только и занимались тем, что клеветали
на правительство Германии. Что вам не сиделось там, куда вы бежали?" Он даже
не предложил мне стул.
Рассмотрение моего заявления день ото дня откладывалось под тем или
иным предлогом - чисто техническим. Юридически я не являлся "жертвой". Одна
газета договорилась даже до того, что назвала меня преступником, ссылаясь
при этом на мое "тюремное заключение", то есть на те годы, которые я провел
в концентрационном лагере. Доктора один за другим утверждали, что нет
никакого основания приписывать мой ревматизм пребыванию в холодных камерах
Дахау. Вся эта история длилась два года. Свои сбережения я истратил на
адвокатов. Я стал одержим поисками справедливости. Брунгильде также было
отказано в возмещении. Все было обставлено весьма корректно. Вы, наверное,
заметили, что в нас, немцах, живет дух бюрократизма? От моей дочери они
просто отмахнулись, сославшись на параграф сто сорок восемь БЕГ. Она не
принадлежала к немецкой нации. Почему? Объяснять слишком долго. И какое еще
может быть объяснение, кроме того, что в нынешней Германии, как и двадцать
пять лет назад, подлецы толкуют закон по своему усмотрению!
Хлопоты были бесполезны. Министр - нацист, глава полиции - бывший
эсэсовец. Судья - бывший военный преступник.
Итак, мы с дочкой вернулись в Мюнхен. Там нас арестовали. И все
началось сначала. Я не мог, не хотел верить, что такова действительность
нынешней Германии. Я думал, что во всем виноваты местные власти. А когда
Брунгильда уверяла, что такова политика правительства, я и слушать не хотел,
ведь в самые худшие времена я не жил в Германии. Несмотря на годы,
проведенные в Дахау, я все еще не осознал, до какой жестокости дошел мой
народ.
"Ты чересчур немец", - говаривала моя жена. Да, в глубине души я твердо
верю, что мы великая нация. Помню, как в дни молодости, если я чем-либо ее
раздражал, она говорила: "Ах, Артур! В тебе сидит пруссак". Мой дед был
родом из Пруссии. Я был убежден, что немецкий народ, сбросив Гитлера и
нацистов, вновь обретет свой здоровый дух. Я был упрям, слеп и глуп. Прожив
много лет, я ничему не научился. И даже годы страданий не помогли мне
понять, что возродился не германский гений, а нацизм и нацисты.
Я вернулся на родину в надежде увидеть свастику лишь как символ позора.
А я увидел свастику как магический знак, приносящий блага тем, кто ее носит.
Он замолк, ломая искалеченные руки.
- Я говорил на эту тему с Томасом Манном - вы знаете его, это великий
писатель. Мы были близкими друзьями. "Надо научиться ненавидеть, - говорил
он. - Ненавидеть негодяев, которые даже самое имя "Германия" сделали
презренным богом и людьми". Я часто слышал от него такие высказывания. Он не
раз предупреждал меня, что положение еще ухудшится, потому что западные