"Димфна Кьюсак. Черная молния " - читать интересную книгу автора

другие уже подумывали об обеде. Утренние газеты лежали перед ним на столе,
он просматривал их, как всегда сосредоточенно нахмурившись. Это тоже было в
порядке вещей.
Тэмпи медленно тянула грейпфрутовый сок, запивая его кофе. Ее глаза с
любовью ласкали худое лицо Кита. При ярком солнечном свете на нем яснее
обозначились глубокие бороздки около рта и сетка мелких морщинок вокруг
глаз. Она взглянула с балкона вниз, туда, где в тени деревьев раскачивались
на ветру розовые соцветия лилий, полупрозрачные лепестки ярко-красных
лазиандров. Она изумилась тому, насколько чудесен этот мир и ее собственная
жизнь. "Если бы я была поэтом, - подумала она, - я бы сказала стихами: "Тело
мое напоено медом, как доверху наполненные соты". Странно, что ни один поэт
из тех, которых она знала, не додумался до того, чтобы сказать такие слова о
любящей и любимой женщине.
Зазвонил телефон. Она сделала движение, чтобы подняться и взять трубку,
но он сказал:
- Я сам.
Вернувшись, он остановился у двери балкона, вынул из пачки сигарету,
небрежно сунул ее в рот - она повисла на губе - и тряхнул зажигалкой,
которая никак не хотела зажигаться.
Тэмпи ни о чем его не спрашивала. По опыту знала: лучше не спрашивать -
больше узнаешь.
- У Мак-Эндрю сердечный приступ.
Мак-Эндрю был редактором его газеты. Ни он, ни она не осмелились
сказать того, что было у них на уме, - ведь в любой момент их старый друг
мог умереть.
- Я должен поехать в Мельбурн.
В Мельбурне находилась главная редакция газеты. Там жил сам босс,
владелец газеты. Там будет решена его, Кита, судьба.
- Я еще успею на двухчасовой самолет. Пусть уж сразу все встанет на
свое место.
Его руки, на которые она положила свои, были холодны. Она встала,
подошла к нему, прикоснулась губами к его лбу в знак молчаливого понимания.
Он отошел к решетке балкона, оперся о нее и нахмурился, глядя куда-то вдаль,
не замечая, как ей казалось, ничего: ни блестевшего на солнце моря, ни неба
с обрывками облаков.
Больше он к ней не вернулся. Он даже не позвонил. Обычно, уезжая, он
звонил ей каждый вечер, а если бывал за границей, засыпал ее телеграммами
или короткими, наспех написанными письмами.
Вначале она оправдывала это молчание той весьма щекотливой ситуацией, в
которой он оказался.
Каждый вечер, когда раздавался телефонный звонок, она подбегала к
аппарату, а потом клала трубку с упавшим сердцем - звонил опять не он, а
кто-то из знакомых. Она придумывала ему различные оправдания, полагая, что
произошло нечто такое, о чем нельзя сообщить по телефону. Правда, от него
ежедневно поступали телеграммы: пришли то... вышли это. К ней даже приезжали
из сиднейской редакции, чтобы по его поручению забрать необходимые ему вещи.
Он так и не звонил ей, ни тогда, ни потом, а она все посылала и
посылала ему письма. Она утешала себя тем, что их код, выработанный за
долгие годы, ребяческий код, позволявший им в самое краткое послание
вместить всю их безграничную любовь, придавал его обрывочным телеграммам