"Эдуард Самойлович Кузнецов. Дневники (Во время первого пребывания в трудовом лагере в 1967) " - читать интересную книгу автора

некое внутреннее напряжение перемещением в пространстве. Вид побега от
решения так называемых вечных проблем в конфликт с обществом, в котором
случилось родиться? Экстраполяция духовного бунтарства, размен его на
социально-политические протестации? Но не может же оказаться в конец ложной
и логика обвинения данного общества в намеренном препятствовании поискам
неофициальных типов самовыражения? Солидно выглядит и такое, например,
объяснение. Однажды от жизни сугубо биологической пробуждаешься к иной,
озадаченный проблемами из разряда вечных. Отмахнуться от них невозможно,
решить - не под силу. Единственный достойный вид отступления - обвинить
социально-политическое устройство государства в том, что оно тебе мешает
решить эти проблемы, да еще нарочно. Чем ты моложе, тем простительнее
желание изменить мир (один из видов побега от своих проблем), повзрослев, ты
пытаешься убежать в другую страну, убежденный, что климат ее
благоприятнее..., но, постарев, поймешь, что проблемы твои равно неразрешимы
во всех концах мира - и государственное устройство тут не причем. Вроде бы
ничего объяснение, если бы не кабинетность его. И это и многие другие -
полуправда. Не буду спешить с окончательным выводом; пока достаточно
констатации факта, что к лету 70 г. я испытывал тошнотворное отвращение к
идеалам и практике так называемого марксизма, убежденный, что таковые
неизбежно связаны с лагерными бараками, мечтал поселиться в Израиле и знал,
что безуспешность попыток добиться разрешения на выезд не случайна. 20
месяцев - от освобождения из тюрьмы до нового ареста - были для меня
сплошной душевной судорогой. *** Хотелось бы большей согласованности
поведения в суде. Конечно, каждый имеет право на использование личного
шанса. Упреки тут неуместны, ибо попытки реализовать этот шанс в данном
случае прямо не посягают на чужие судьбы, а питаются некими иллюзиями. Я
считаю, что сегодня решается нечто более значительное, чем моя участь и
готов не очень принимать ее в расчет. Кто-то думает иначе, иначе и
действует. Не подбирать же людей по принципу их вероятного поведения на
суде? Хотя, это, может, было бы намного правильнее всех прочих принципов
отбора. Есть любопытная особенность у впервые попавшего в руки КГБ - он не
верит, что его будут судить всерьез. Когда жестокость, произвол, бездушие и
бездуховность, будучи сущностными характеристиками государства, умело
маскируются, когда служба промывки мозгов поставлена на широкую ногу, когда
для подавляющего большинства граждан этого государства земля - без всякой
иронии - начинается, как известно, от Кремля (да там и кончается), - тогда
только серия болезненных ударов под ложечку может помочь выработке трезвого
понимания изнанки социально-политических мифов. Тебе удалось чуть приподнять
радужный занавес, едва бросить взгляд в закулисный мрак, и ты, ужаснувшись
несоответствию его разыгрываемому на подмостках, преисполнился
обличительного духа, пафос которого - правда и справедливость (разумеется,
крайне абстрактные даже в своей конкретности). Тебе кажется, что ты все
понял и окончательно распрощался с судьбой законопослушного болвана. Но ты
романтик и власти и вообще-то жестокой, но трижды жестокой к уяснившему ее
лицемерие, противостоишь весьма благодушно. Поэтому, когда однажды тебя
приглашают на казнь, ты не веришь этому в глубине души. Слишком долго тебя
пичкали заверениями в гуманизме, демократизме и справедливости, бескорыстие
твоих побуждений очевидно не только тебе, чтобы поверить, что тебя всерьез
признают врагом и всерьез покарают. Вот тут и проявляется парадоксальная
ситуация: тебя зачисляют в особо опасные государственные преступники, а ты,