"Эдуард Самойлович Кузнецов. Дневники (Во время первого пребывания в трудовом лагере в 1967) " - читать интересную книгу автора

что считаю квалификацию совершенного мною правонарушения по ст. 64
преднамеренно противоправной. Привожу диалог с Лурьи, до и после моего
ораторства.
До. Лурьи: - Так вы будете по написанному говорить? Я вижу у вас
тетрадь...
Я: - Единственный способ не зарваться.
Лурьи: - Это дело.
После. Лурьи: - Вы меня зарезали! Что мне теперь говорить?
Я: - Весьма сожалею. Лучше бы вообще молчать - и не мне только, а всем
нам... раз уж так нагло затыкают рот.
Лурьи: - Говорить - да не так!
Я: - Иначе не умею. Уверяю вас, мне теперь стыдно за всю эту
беллетристику. Кому и для чего? Разрываться между записанными на листах
куцыми мыслями, болезненным пониманием ненужности всякого говорения здесь и
окриками судьи... чего для? Кому впервой, тому простительна надежда на то,
что вот сейчас им выговорится некое слово - и все повернется иначе. Нужно
было поступить так же, как в начале следствия: "Все равно вы дадите мне на
всю катушку, поэтому обходитесь как-нибудь без меня".
Хотел было фиксировать все стадии процесса, но нет ни времени, ни сил.
Думаю позже описать его целиком. Тетрадь с "речью" у меня отобрали для
передачи в суд, как сообщил ст. лейтенант Веселов. Таким образом, то, что
мне не удалось выговорить публично, станет известно суду. Изя, как и Сильва,
пытается разделить со мной ответственность, взваливая на себя часть моих
грехов. Когда меня спросили, чем собирался заниматься за границей Федоров,
я, пытаясь толкнуть его в нужную сторону, сказал, что он хотел добиваться
разрешения на выезд для своей жены (он, кстати, сам говорил мне об этом). Но
он этой темы не подхватил.
Разве что его адвокат воспользуется этим намеком позже.

17. 12. Опять встал до подъема, исходил километров 5 уже... Боже мой,
как стыдно за вчерашние препирательства с прокурором! Свяжешься с дураком,
сам поглупеешь. Один спор о вертолетах-самолетах чего стоит? Попробую
воспроизвести препирательства мои с Соловьевым. (Да, мне удалось из
написанного мною сказать почти все, хотя Ермаков добрый десяток раз пытался
остановить меня. Только после первого его окрика: "Мы знаем, как и за что
судят на Западе! Переходите к фактам!", - я смутился и перескочил через
страницу - где как раз о Нюрнбергском процессе, а потом, выслушав очередное
требование "фактов", я более или менее хладнокровно - хотя и скороговоркой:
о, это ужасное ожидание, что вот-вот тебя прервут! - продолжал выговаривать
свое).
Прокурор: - Вот вы, Кузнецов, сказали, что ваша мать заставила вас
записаться русским. Как это заставила?
Я: - Я не употреблял такого слова. Я сказал: настояла.
Прокурор: - Ну настояла - все равно.
Я: - Не думаю.
Прокурор: - В своей длинной речи вы не раз ссылались на законы. Вы
юрист?
Я: - Нет.
Прокурор: - А скажите, что из юридической литературы вы читали, скажем,
в последний раз?