"Эдуард Самойлович Кузнецов. Дневники (Во время первого пребывания в трудовом лагере в 1967) " - читать интересную книгу автора

хитросплетений мотивировок, приведших нас на аэродром утром 15-ого июня, не
может быть и речи о понимании данного дела.
Прошу суд о терпении, ибо я намерен быть предельно обстоятелен.
Дабы не растекаться мыслью по древу, буду придерживаться текста
обвинительного заключения. "Будучи антисоветски настроен, Кузнецов в 69-70
гг. вошел в преступный сговор с Бутманом...", чуть ниже: "Будучи враждебно
настроен по отношению к советской власти...", еще ниже: "Будучи осужден за
антисоветскую деятельность в 62 г., после отбытия наказания вновь стал
заниматься антисоветской деятельностью...". Поскольку это шаманское
заклинание - "будучи..." - неспроста так часто употребляется составителями
"Обвинительного заключения", я хотел бы хоть отчасти вскрыть реальное
содержание состояния, зашифрованного столь зловеще-многозначительно.
Родился я в 39 г., в 56 г. окончил десятилетку, работал на заводе
токарем, потом служил в армии, потом учился на философском факультете МГУ, а
в 61 г. КГБ, сочтя мою социальную активность выходящей за пределы
декретированного русла, арестовал меня и оценил степень отклонения моего
поведения от желаемого в 7 лет. Сначала я, по наивности и юношескому
неразумению государственных польз, был, признаться, весьма огорошен такой
суровой оценкой моей опасности, т. к. - продукт советского воспитания - не
поднимался выше критики советской власти в ее же рамках. Жертва юношеских
мечтаний, поиска себя, в какой-то степени жертва буршеских страстей и
школярского понимания ряда мировоззренческих положений, я был еще и
трагикомической жертвой целой системы мифов - иначе я не могу объяснить
тогдашнее свое непонимание природы жестокости приговора. Осознание
принципиальной несправедливости этого приговора сыграло не последнюю роль в
формировании взглядов, которые я, вслед за обвинением, согласен признать
антисоветскими. Характерно, что и в концлагере недреманное око "правосудия"
не оставляло меня в покое. Я не имею в виду бесчисленные карцеры и
двухгодичное пребывание во Владимирской тюрьме, я говорю о нарушении
принципа, являющегося краеугольным камнем едва ли не любого
законодательства, - о невозможности дважды судить за одно и то же
преступление. Весной 63 г. Мосгорсуд, непонятно из чего исходя, пересмотрел
мое дело и, "учитывая личность преступника", приговорил меня к содержанию до
конца срока в лагере особого режима, хотя по первому приговору мне был
определен усиленный режим. Разница из существенных, смею заметить. Месяцев
через 9 обнаружилось, что это является нарушением чуть ли не полудюжины
статей. Решение суда было отменено и мне был назначен строгий режим, что
было опять же нарушением точно той же полудюжины статей. Но к тому времени я
уже не искал обычной, человеческой логики в действиях репрессивных органов.
И здесь будет уместно вкратце охарактеризовать мои взгляды, которые я более
обстоятельно изложил на следствии - суд может ознакомиться с ними по
материалам дела. Мною давно изжито активное неприятие существующего режима.
Рассматривая категорию "национальной души" в некотором отношении
вневременно, во всяком случае полагая, что ряд ее сущностых структурных
характеристик практически неизменен, я считаю, что типовая структура
политической культуры русского народа может быть названа деспотической.
Вариации этого вида власти не ахти как велики - рамки исторически заданы
Иваном Грозным и Петром Первым.
Я считаю советскую власть законной наследницей этих двух по-разному
идеальных русских правителей. Осознав себя евреем, не ощущая в себе ни