"Сергей Кузнецов. Семь лепестков " - читать интересную книгу автора

Мила обрадуется внезапному появлению родителей ни свет, ни заря, но тактично
не стал говорить об этом.
Они выехали в семь ("Это вовсе не рано, я всегда уже на ногах в это
время"). Варенье загрузили в багажник, и, выслушав серию вопросов о том,
зачем у него на заднем стекле висит куриная лапка ("ну это для прикола..." -
не объяснять же в самом деле проаби адидж иакуки ?), Олег сел за руль. О
Дэвиде Тибете сотоварищи пришлось забыть после того, как Зара Александровна
предложила лучше послушать Юлия Кима. "Хорошо еще, что не Виктора Цоя", -
подумал Олег и, подавив желание поставить в отместку какой-нибудь
нечеловеческий нойс, сделал вид, что магнитола внезапно сломалась. Кима он
бы не выдержал.
Имя позабытого барда напомнило Олегу о Юлике Горском, к которому он
собирался сегодня вечером. Пытаясь по обыкновению найти скрытый смысл в
происходящем, Олег размышлял о том, что столь ранее появление в Москве имеет
свои плюсы: например, он успеет разыскать дилера и купить травы. Как
вежливый человек, он считал, что приходить в гости с пустыми руками
неприлично.

Мила сделала все, как просил Дингард. Вечером в субботу она потушила
свет во всей квартире, зашторила окна, прикрыла - но не заперла - дверь,
разделась и легла в постель, положив - как он и просил - письмо у изголовья.
Сложнее всего было найти шелковый шарф, которым Дингард просил завязать
глаза - но после двухчасового рытья в ящиках доисторического комода она в
конце концов обнаружила старый мамин шелковый платок. Хотя и с трудом, Миле
удалось завязать его концы на затылке.
В кромешной темноте Мила лежала и ждала. Она закрыла глаза, и на
изнанке век тут же начали вырастать башни Семитронья. Птицы летали в
бирюзовом небе, ажурные подвесные мосты поднимались надо рвами, по витым
тонким лестницам спешили люди...
Мила чувствовала, что Дингард должен прийти в полночь. Он ничего не
писал об этом в письме, но оназнала, что с последним ударом дедушкиных часов
услышит скрип двери. Цветы расцветали под шелковой повязкой, Мила вся
превратилась в слух.
Вероятно, дверь отворилась беззвучно. Она услышала только шаги по
коридору, потом скрип половиц в спальне и шорох снимаемой одежды. Она
почувствовала запах, терпкий запах мужского тела, ощутила, как отлетает
прочь простыня и воздух холодит кожу. Внезапно она поняла, что мелко
дрожит - скорее от волнения, чем от холода. Под повязкой она зажмурилась еще
крепче и увидела, как приподнимается занавесь, свисающая с балдахина над ее
ложем. Дингард стоял в ногах кровати, а она, обнаженная, лежала перед ним.
Золотая корона сияла на его челе, от яркого блеска ее глаза слезились, так,
что втом мире она тоже зажмурилась и уже в кромешной мгле ощутила, как
мужские руки скользят по ее телу, касаясь шеи, плеч, груди, бедер...
Граница между мирами рухнула. Она уже не знала, кто она и как ее зовут.
Тело Имельды трепетало, руки Милы обнимали Дингарда, чувствуя шершавую кожу
чужой спины. В неведомо каком мире встречались губы, и незнакомый язык
проникал в ее рот, словно предчувствие того, другого, проникновения, о
котором она равно страшилась подумать в обоих мирах.
Мила не любила слова "секс"; Имельда не знала его. То, что происходило
сейчас, не имело отношения к телам, не было взаимодействием рук, ног и губ -