"Анатолий Кузнецов. Огонь" - читать интересную книгу автора

плечом, благо тот был предусмотрительно сделан на тонких палках-ножках.
Редактор литературного отдела, который нёс впереди процессии Димкин портрет,
тоже замёрз. Он поставил портрет в снег, прислонив к стене.
Так все и ждали: Димка, оптимистично глядя вдаль; провожающие друзья,
колотя ногой о ногу; тихо плачущие мать и сестра, специально приехавшие на
похороны из деревни... Прибежал напарник, сообщил, что могила в таком-то
квадрате; все поспешно построились и двинулись. Тяжёлый цинковый ящик
понесли на плечах восемь человек.
Возле ямы сняли ящик с плеч, поставили, начали говорить речи.
Все стояли закоченевшие, с посинелыми лицами, ждали. Не вынося больше
неподвижности, Павел выбрался на аллею, прошёлся по ней немного, миновал
десятка два памятников - и ноги его приросли к земле: на чёрной гранитной
полированной глыбе были золотом написаны полностью его фамилия, имя и
отчество.
В первый миг Павел ничегошеньки не понял, только почувствовал себя до
идиотизма странно. Приблизился и вчитался: его фамилия, имя, отчество, но
другой год рождения... и смерти. Это был другой человек, тёзка, он родился
лет за десять до Павла и умер в прошлом году. "От безутешной жены и детей".
Павел постоял, потом медленно вернулся. В сущности, обычная, нормальная
вещь, но ощущение такое, будто свой собственный памятник посмотрел.
Прибежали трое могильщиков, потные, запыхавшиеся. Подняли ящик на пасы.
Заголосили мать и сестра. Ящик провалился, гулко стукнув о дно ямы, все
бросились швырять комья мёрзлой земли, которые забарабанили, словно сыпали
из мешка картошку.
С кладбища не шли - бежали, все до последнего закоченевшие, не могли
отогреться в автобусе, а, приехав в редакцию, где в задней комнате были
накрыты столы - поминки в складчину, - жадно накинулись на водку, чтоб
согреться, и только потом начались положенные: "Эх, Дима, Дима...", "Вот
так, был Дима - и нету..."

...Круто затормозил автобус. Павла кинуло вперёд, и, взглянув в окно,
он увидел, что уже темно, и автобус идёт по городу со светящимися витринами
и вывесками. Сделав великолепный разворот, "Икарус" ловко подрулил к
освещённому зданию автовокзала, и зашипели, открываясь, двери. Приехали.
Автовокзал стоял в центре площади - широкое приземистое здание с
некрупными, подслеповатыми окнами и высокой остроконечной крышей, как
пряничная избушка. По прихоти архитектора избушка эта имела роскошную,
выступающую полукругом ротонду, по бокам её - две широкие лестницы с
какими-то курортными балясинами, а входная дверь в избушку хоть и была
тесна, обрамлялась зато двумя дорическими колоннами.
Внутри же было тепло, светло, современно: сплошные стеклянные кубы
касс, обтекаемые пластиковые диваны для ожидания, светящиеся, мигающие табло
и схемы - и бодрый голос диктора: "Автобус семьдесят два - двенадцать рейсом
на Павлихино отправляется!"
Практично Павел всё осмотрел, пластиковые диваны (на случай, если
придётся ночевать) одобрил и пошёл на площадь. Мороз так и вцепился в лицо.
Светила полная луна. Небо чистое, без единого облака, обдающее землю чёрным
космическим холодом. У людей, топтавшихся на стоянке такси, вываливались,
как у лошадей, клубы пара изо ртов.
Освещаемая больше луной, чем фонарями, площадь была Павлу совсем