"Николай Кузьмин. Возмездие " - читать интересную книгу автора

террористами в самом начале века. Сочиняя доклад на высочайшее имя, он дал
такую характеристику этой развинченной и совершенно не по-государственному
настроенной публике:
"Та часть нашей общественности, в общежитии именуемая интеллигенцией,
имеет одну, преимущественно ей присущую особенность: она принципиально, но и
притом восторженно воспринимает всякую идею, всякий факт, даже слух,
направленные к дискредитированию государственной, а также
духовно-православной власти. Ко всему же остальному в жизни страны она
индифферентна".
На этот счет гораздо лучше царского министра высказался наш
национальный гений Пушкин: "В России много людей, которые в оппозиции не к
правительству, а к России".
И еще две особенности тех беспокойных месяцев заставляли Горького
курить больше положенного и в тяжких раздумьях завешивать глаза рыжими
бровями. Подперев щеку кулаком, Алексей Максимович пускал сквозь прокуренные
усы густые клубы дыма и словно бы коченел в непонятном оцепенении.
Петроград кишмя кишел разнообразными иностранцами. Тон, однако,
задавали англичане. Стоило на улице появиться автомобилю с британским
флажком, к нему с радостными воплями устремлялись прохожие. Возле посольства
Великобритании день-деньской простаивала крикливая толпа. Посол Бьюкеннен
время от времени показывался на балконе и, стоя над восторженной толпой,
раскланивался, словно актер на сцене.
Привольно и легко в те дни жилось иностранцам во взбаламученной России!
Как и всегда, Горький старался всячески избегать "еврейской темы". На
поразительное обилие детей Израиля указал невоздержанный на язык Шаляпин:
"Эк, жидовни-то повылазило!" Горький дернул щекой. Он всегда считал себя
европейцем и антисемитам не подавал руки. Хотя, в общем-то, Шаляпин бухнул
правильно. Революцию приветствовали все, но особенно ликовали "иерусалимские
дворяне" (снова из шаляпинского лексикона). Однако Горький скорее отрубил бы
себе руку, нежели согласился выступить на эту тему. Писатель с оглушительной
мировой славой, выразитель самых сокровенных чаяний передовой российской
интеллигенции, он не мог, не имел права скатиться на позиции примитивного
юдофобства. Приходилось вести себя совсем не так, как порой хотелось бы, а
только так, как полагалось. (Учитывались и соображения материального
порядка: в Соединенных Штатах Америки за свои обильно издаваемые сочинения
Горький получал по две тысячи долларов за печатный лист.)
Ушибленность мировой известностью сильно вязала руки великому
писателю...
Основав свою газету, Горький, само собой, стал в ней главным
публицистом. Редкий номер выходил без его статьи. Впоследствии, собранные
вместе, эти коротенькие энергичные произведения составили книжку под
названием "Несвоевременные мысли".
На первых порах, еще не вполне разобравшись в том, какой клокочущий
котел ожесточенных политических страстей представлял тогдашний Петроград,
Горький придерживался увещевательного тона. Он полон надежды на людской
рассудок и старается убрать долгожданную революцию в берега, из которых она
вдруг почему-то выплеснулась столь безумным образом. Наметившееся торжество
невежества, а зачастую и уличного хамства заставило его воскликнуть во весь
голос: "Граждане, культура в опасности!"
Он писал: