"Лев Кузьмин. Олешин гвоздь" - читать интересную книгу автора

оборачивался, умильно щурил глаза, но идти на колесо, по которому Арсентий
так бухал молотком, не желал. Ему там, на бревнах, было тоже отлично.
Наконец Арсентий пристукнул особенно громко и сказал:
- Все!
Олеша заглянул в ящик: гвозди там кончились. Арсентий сказал:
- Надо бы середку чуть покрепче уколотить, ну да ладно. Сойдет.
Он постучал молотком по доскам, прислушался и опять подтвердил:
- Пожалуй, сойдет...
И тут Олеша вдруг сел на корточки, выхватил из кармана свой гвоздь и
протянул Арсентию:
- На! Давай забьем и вот этот.
Он протянул свой драгоценный гвоздь, сам не зная почему. Он об этом не
успел даже подумать. Он только испугался, что работа сейчас кончится, что
Арсентий встанет и скажет: "Ну, брат, спасибо! Теперь беги домой!" - и тогда
всем этим прекрасным минутам тоже придет конец, и песенке про папку тоже
придет конец, и вот он поэтому испугался и протянул гвоздь и повторил:
- Давай забьем! Ну пожалуйста...
Арсентий кинул на Олешу быстрый взгляд и сразу все понял.
- Ну, когда так... - сказал он и на обеих руках передвинулся к центру
колеса, туда, где темнела квадратная дыра для толстой оси. - Ну, когда так,
забивай сам. Вот здесь наиважнейшее место.
- Сам? - так и всколыхнулся Олеша.
- Сам. Бей, да только не согни.
И Арсентий показал пальцем, куда бить.

Олеша взял тяжелый молоток, нацелил на это место гвоздь и тихонько
тюкнул по шляпке. Гвоздь немного вошел.
Олеша снова тюкнул, и гвоздь еще чуть-чуть вошел.
Олеша тюкнул два раза подряд - гвоздь как был, так и остался стоять.
- Колоти смелей! - приказал Арсентий, и тут Олеша начал бить смелей, и
гвоздь пошел, пошел, пошел и вот уже весь до самой шляпки скрылся в дубовой
доске, в самом наиважнейшем месте.
Арсентий перехватил молоток, добавил еще один хлесткий удар, сказал
свое любимое словцо:
- Порядок!
А еще он сказал:
- Я так и знал, Олеша, ты мужик компанейский.
- Какой? - переспросил Олеша.
- Компанейский. Не для себя одного, а для всех, значит. Пойдем
перекурим...
Они слезли вниз, уселись на старое щелястое бревно у самого родника,
Арсентий скрутил папироску, набил махоркой, и от папироски поплыл
горьковатый дым. Но Олеше этот запах был приятен.
Олеше вдруг почудилось: когда-то где-то он этот запах уже вдыхал. И он
опять услышал в самом себе песенку:

Туки-тук!
Туки-тук...

А в Арсентии ему нравилось теперь все до капли. Ему нравилось и то, как