"Лев Кузьмин. Олешин гвоздь" - читать интересную книгу автора

возьмет и придет!
- Верно? - прижал руки к груди и даже отступил на один шаг Олеша.
- Верно! Честное солдатское, верно! Мне бы и тогда вам про то сказать,
да, понимаешь, не сообразил я... Растерялся.
- А теперь не растерялся?
- Теперь нет. Теперь, думаю, вернется. Должен вернуться!
- Живой-живой?
- Конечно, живой! Ну, может быть, раненый. Как я. Ну, может быть, и не
очень еще скоро.
- Это ничего, что не скоро! - замахал руками Олеша. - Это ничего! Я
потерплю. Я ужас какой терпеливый! Хочешь, залезу в крапиву и стану терпеть?
Не веришь?
- Верю, верю, - уже опять ласково и почти легко сказал Арсентий.
Сказал - и даже вздохнул, выпрямился, будто сронил с плеч целую гору. -
Верю. Да только в крапиву лазить не надо, а лучше лезь-ка ты на колесо.
Поработаем вместе... Идет?
Олеша обрадовался, закивал и полез по шаткой лесенке на колесо.

4

На колесе было ровно и гладко, как на столе. Там одиноко торчал
плотницкий ящик. Олеша заглянул в него и увидел топор, молоток, пилу-ножовку
и кучу гвоздей, очень похожих на тот, что лежал у него в кармане. Арсентий,
опираясь на руки, медленно сел, хлопнул возле себя ладонью:
- Давай молоток, подноси гвозди.
И Олеша стал подносить гвозди.
Арсентий забивал их в доски почти с одного раза.
А как забьет, так обопрется руками, пересядет, скажет Олеше:
- Давай новый гвоздь. - И опять у них на колесе идет веселый стукоток.
Время близилось к полудню. Раскаленное солнце поднималось все выше и
выше. Тени от густых, с дремотно опущенными ветвями ив почти пропали, и
работать на колесе стало жарко. Но чуть заметное движение воздуха от плотины
нет-нет да и наносило водяную пыль, и тогда Олеша подставлял ей
разгоряченное лицо, ловил эту влажную морось губами, а потом, подражая
Арсентию, утирался рукавом своей теперь уже вконец измаранной рубахи.
Да что рубаха? Про нее Олеша и думать позабыл.
Так славно, как сейчас, ему еще не бывало никогда.
Он смотрел, как ловко взлетает молоток в руках Арсентия, прислушивался,
как бойко и складно стучат топоры на плотине, и у Олеши под этот стукоток
прямо-таки сама собой выпевалась не то считалочка, не то песенка:

Туки-тук!
Туки-тук!
Папка едет,
Папка тут!

Пел он, конечно, даже не шепотом, а про себя. Запеть вслух он
стеснялся. Но было ему все равно хорошо, и он даже попробовал заманить на
колесо Милейшего.
Тот устроился на куче бревен у самой реки, на Олешин зов чутко