"Лев Кузьмин. Любовь Николаевна" - читать интересную книгу автора

топить!" Он прямо так скажет - государственные! - как сказал шоферу Петеньке
про буханки".
И наверняка так же вот потом нахмурится и замолчит, и куда ей, Любаше,
тогда деваться? Хоть пешком уходи обратно в село...
Но в селе, наверное, всем известно, что Любаша уехала с бабушкой
кормить комбайнеров. И конечно, кто-нибудь да там и спросит: "Ну как?
Накормила? Съездила?" И это будет уже совсем великая-превеликая стыдобушка.
Она поглядела в ту сторону, куда убегала дорога.
Там, за жарким полем, стоял хмурый лес. За лесом подымались голубоватые
холмы.
На одном, на самом далеком холме, чуть виднелись крошечные домики села,
и Любаше стало от этого еще тоскливее.
А шум комбайнов нарастал. Они подходили к самой околице. Теперь хорошо
было слыхать, как гремят перегретые на солнце моторы, и вдруг они смолкли,
настала тишина, и бабушка сказала:
- Приехали!
Сердце у Любаши оборвалось, Любаша бросилась бежать.
- Куда ты? - закричала бабушка, да Любаша даже не оглянулась.
Она мчалась изо всех сил. Длинный фартук распустился, мешал ей, она
приступила на него, чуть не упала, но лишь взмахнула руками и помчалась
дальше.
Она бежала все шибче и шибче прямо к комбайнам.
И вот перелезла старую изгородь, а навстречу ей уже шагал Иван Романыч,
а за Иваном Романычем - комбайнеры, и даже Петенька-шофер опять был тут.
Все пятеро улыбались Любаше еще издали, но она зажмурилась,
остановилась, подхватила фартук и, почти задохнувшись, крикнула:
- Я ведро утопила! Государственное! На кухне воды нет.
Иван Романыч улыбаться перестал. Комбайнеры улыбаться тоже перестали. А
кудрявый Петенька испуганно спросил:
- Че? И шамовки никакой нету?
Любаша хотела сказать, что "шамовка" есть, но от горя дыхание переняло
совсем, и она только стояла, да комкала в руках фартук, да моргала мокрыми
ресницами.
Иван Романыч оглянулся на комбайнеров, пожал плечами:
- Ничего не понимаю...
Комбайнеры тоже пожали плечами. Они все растерянной Любаше показались
одинаковыми. Все - в кирзовых сапожищах, в пыльных брюках, в мокрых от пота
майках; руки, плечи обожжены солнцем. Только головы у них у каждого были
накрыты по-разному. На одном татарская тюбетейка, на другом соломенная
шляпа, на третьем ситцевая шапочка с целлофановым козырьком.
Они переглянулись молча, а Иван Романыч легонько повернул Любашу за
плечо, подтолкнул назад к изгороди.
- Ясно-понятно, что ничего не понятно. Кухня-то вовсю дымит, работает.
Пошли, разберемся на месте.
Бригадир шагнул через изгородь, Любаша перелезла за ним, побежала
следом. Фартук все время спадал, она его подхватывала, а Иван Романыч шагал
быстро, и комбайнеры шагали тоже очень быстро.
Из-под ног у них взлетали с сухим треском кузнечики. Комбайнеры шли
прямо к рябинам, к бабушкиной кухне. А бабушка их тоже увидела и, морщась от
печного жара, засуетилась, подхватила тряпкой сковороду, понесла к столу.