"Лев Кузьмин. Любовь Николаевна" - читать интересную книгу автора

- Как так? - повторила она, косички ее поднялись торчком, а у бабушки
побелели губы. Бабушка едва выговорила:
- Чем теперь воду-то доставать, а?
- Может, другим ведром? - прошептала Любаша. - Я сбегаю.
- Так нет второго... Нет! Одно было. Единственное.
И бабушка сорвалась с места, обежала вокруг колодца, заглянула в него,
взялась за сердце и опять села.
- Что буде-ет! Что буде-ет! Вот тебе и допелись, дохвастались... Скоро
мужики придут, а вода где? А еда где?
- Кастру-улей достанем, - растерянно прогудела Любаша совсем таким же
голосом, как тот голос, что недавно гудел в колодце. - Там на кухне
кастру-у-уля еще есть.
- Кастру-уля! - сердито передразнила бабушка. - Наказанье ты мое, вот
ты кто! Неси, попробуем.
К колодцу бабушка Любашу больше не подпустила. Охая и все повторяя
шепотом: "Господи, господи...", она сама продела сквозь обе ручки кастрюли
цепь, сама опустила кастрюлю в колодец.
Наверх кастрюля вернулась с водой, но не полная. Ее неудобные ручки
скользили по цепи, кастрюля съезжала набок, и воды в ней оказалось на донце.
- Вот так! - сказала бабушка. - Теперь будем таскать в час по чайной
ложке, а время-то все идет. Бери, нескладена, неси, выливай в картошку. У
меня ноженьки отнялись...
И Любаша всхлипнула, обняла мокрую, всю в печной копоти, кастрюлю и
понесла вверх по тропинке на кухню.
Сходить туда и обратно пришлось не единожды. Сарафан и голубой фартук
промокли, испачкались. Бабушка тоже вся уплескалась, отвязывая и привязывая
несподручную кастрюлю, но вот наконец Любаша сказала робким голосом:
- Уже все... В картошку хватит, это в последний раз.
- В последний! - сердито переговорила бабушка. - Еще намаемся,
наревемся до последнего-то... Мужики умыться спросят, да еще и обед надо
варить, и ужин варить.
Она забрала кастрюлю сама, пошла на кухню через лужайку. Любаша
поплелась рядом. Там бабушка с громким стуком, все еще в сердцах, поставила
кастрюлю на стол.
- Что теперь Ивану-то Романычу скажем? Он ведь не похвалит, нет.
А Любаша и сама знала, что не похвалит. За что ему теперь Любашу
хвалить? Не за что.
Она села на скамейку, вздохнула, но бабушка сказала:
- Вздыхать нечего, берись за дело. Аханьем да воздыханием беды не
исправить.
И Любаша принялась за дело, да только теперь у нее все валилось из рук.
Стала доставать из корзины соль - чуть не опрокинула банку. Стала вынимать
спички из коробка - спички рассыпала.
- Сама управлюсь. Ладно... - махнула бабушка и сама растопила печку,
сама поставила картошку на огонь, сама принялась резать на сковородку
розовое, крепкое сало.
А Любаша прислушивалась к гулу комбайнов, думала об одном: "Вот придут
сейчас комбайнеры, придет Иван Романыч, про все узнает и сразу скажет: "Ну,
ясно-понятно! Никакая ты не Любовь Николаевна, а как была чижиком, так
чижиком и осталась. У тебя только и умения, что государственные ведра