"Анатолий Кузин "Малый срок" (Воспоминания в форме эссе со свободным сюжетом)" - читать интересную книгу автора

вытащил. Засунул в коробок корку хлеба, на этот раз угодил точно в козырек
к соседу. Лежу на пузе и жду рывка нитки, как поклева рыбы. Тюрьмы
освещаются пржекторами, и появление любого постороннего предмета на фасаде
тут же фиксируется лучем прожектора или тенью от него в этом отработанном
тюремном театре. Этого я не знал и, как только почувствовал рывок, а это
снизу багром дернули за нитку, дверь открылась, а я, наученный прежним
опытом, вскочив навытяжку, встал на нарах. Надзиратель, определив во мне
"особо опасного щелкопера", в нарушение инструкции решил проучить меня
другим способом. Подвел меня к двери какой-то камеры, открыл ее и
протолкнул внутрь. Я опешил. После моего одиночества -жуткая теснота.
Человек шестьдесят - семьдесят. В камере, как и в лагере, мало новых
событий, поэтому появление нового человека или этапа вызывает большой
интерес.
Когда надзиратель захлопнул за мной дверь, я огляделся и не увидел
места, куда бы можно было приткнуться. Тут же полукугом возле меня
расселись блатные и стали пристально меня разглядывать.Стоя у входа возле
параши, я терялся под их взглядами и не понимал смысла такой демонстрации.
Видимо, это было давно отработано. После изучения моего внешнего вида один
из блатных спросил: "А ты, парень, не стиляга? Говорят теперь на воле
стиляги появились". Они читали прессу, в том числе "Крокодил", где
изображались стиляги в узких брюках и ботинках на толстой подошве в виде
протекторов. На мне как раз были чешские полуботинки на толстой подошве.
Просят - дай посмотреть ботинок. Снял дал. С первых нар он пошел дальше.
Попросили второй, а то не все посмотрят. Снял и отдал второй, тоже
рассматривают и ахают., а я стою в носках и думаю о дальнейшем развитии
событий и оцениваю обстановку, думаю как вести себя в этой ситуации. Когда
эти обезьяны на корточках повскакивали на верхние нары рассматривать мои
башмаки, я присел на нижние нары с края, возле белеющих пяток. В отличии
от прежних камер здесь была духота.
Подскочил шустрик - спрашивает, что у меня в мешке. Ничего, говорю,
посмотри. Раскрыл и ахнул - носки. Дай, говорит, отыграюсь - не то еще
отдам! В карты там игра шла. Я носки дал. Через некоторое время он опять
ко мне подскочил и на меня попер: "Ты пожалел, вот я и проиграл!". Тут из
темноты первого яруса нар высунулись две руки, схватили его за горло и
стали душить. Он начал вырываться и визжать. Дверь открылась и появились
двое надзирателей. Визг прекратился и надзиратели ушли. "Душитель"
оказался моим земляком и предложил мне место рядом с собой. Он все видел.
Вынул кулечек с карамелью "подушечки" и стал меня угощать. Прямым земляком
он мне не был, потому как мужик липецкий. Но одно время Липецкая область
входила в Рязанскую. Вот он меня и признал. Каждый в таких условиях ищет
близкого, если не по духу, то по месту рождения или по другому признаку,
но только близкого. Вот такая "помощь" вернула мне и носки и полуботинки.
Половина камеры заполнена цыганами. Говорили, это этапы по последнему
(в жизни) указу Ворошилова, который велел направить их в Мирный, на добычу
алмазов. Детей неизвестно куда дели, а мужские и женские этапы разделили.
Они ничего не знали о судьбе друг друга и без конца писали жалобы. Тут-то
я вспомнил как в "столыпине" отбивал чечетку цыган в начищенных сапогах и
заявлял, что работать его не заставить. Барон, говорили, какой-то.
Через несколько дней меня вызвали на этап ночью. Попрощались с
земляком, которого везли на пересуд по поводу его дела о поджоге дома