"Николай Кузанский. Сочинения в двух томах т.2 " - читать интересную книгу автора

более всего приближаемся к нему; и к этому стремились все мудрецы и до, и
после Дионисия. Первый греческий комментатор Дионисия говорит: <Скорее в
ничто, чем в нечто, кажется восходящим тот, кто жаждет достичь Бога, ибо
только тот находит Бога, кто все оставляет> 39. Тот и кажется противнику
<иссякшим>, кто, когда оставит все, только тогда, согласно первым теологам,
и может быть восхищен вместе с Моисеем туда, где пребывает невидимый бог.
Дионисий называет мрак божественным лучом и говорит, что те- из их числа
противник, - кто, будучи прикован к видимому, считает, что нет никакого
сверхсущностного бытия, превосходящего доступное зрению и чувствам, думает
своей наукой познать того, кто <мрак сделал покровом своим> 40; при этом он
остерегает Тимофея, как бы кто из таких дикарей не услышал этой тайны>.

И тут наш наставник по своему добросердечию обязал меня при случае в
мягкой форме посоветовать противнику наложить на уста молчание, раз он не
вмещает такие высокие понятия, и больше дивиться тому, чего он не может
вместить, а не набрасываться на него,

21

и расстаться с надеждой, будто можно при каком бы то ни было усердии
(studio) достичь этой тайны тому, кому не дал бог. <А если он надеется
обрести благодать и от слепоты прозреть, пусть читает со смыслом названную
уже <Мистическую теологию>, Максима Исповедника, Гуго Сент-Викторского,
Роберта Линкольнского, Иоанна Скота, аббата Верчелльского и других новейших
толкователей этой книги; не сомневаюсь, он поймет, что до сих пор был слеп>.

А я, поражаясь снисходительности наставника, возразил: <Не могу свести
того, что он смотрит на тебя как на невежду в логике, словно Аверроэс на
Авиценну>.

<Пусть это тебя не беспокоит, - сказал он. - Будь я невежественнейшим
из всех, довольно мне и того, что я обладаю знанием этого невежества, а
противник, хотя и безрассудствует, не обладает. Говорят, блаженный Амвросий
добавлял к молитвам: <Освободи нас от диалектиков, Господи>41. Болтливая
логика более мешает, чем помогает, священнейшей теологии>.

<Наставник, - сказал я, - ты ведь стремился показать, что нельзя
познать бога как он есть, - в этом и состоит корень науки незнания; почему
же он приписывает тебе ложь адекватной точности?> <Он говорит то так, то
этак, - ответил наставник, - потому что он читал книжки <Ученого незнания> с
единственной целью: по возможности опровергнуть то, что хорошо сказано.
Поэтому ничего из прочитанного он не понял. Так вышло, что, порицая
ненаписанное как написанное, он больше себя сбил с толку, чем повредил
святой науке незнания, которую никто из постигших ее не может отвергнуть.
Яснее всего в моих книжках выражено как раз противоположное тому, на что он
нападает. Будь у него желание, он обнаружил бы, что я только та. говорю о
недостижимости ни для кого точности как она есть, хотя и признаю
исключительное и недостижимое превосходство знающего незнания как способа
созерцания бога, что признают и все святые>.