"Юрий Кувалдин. Ворона." - читать интересную книгу автора

просто... Я всю жизнь играл в эпизодах, но! - Александр Сергеевич поднял
палец. - Играл генералов.
Фактура у меня генеральская. Запускают фильм про войну, так режиссеры
уже знают, кто генерала будет играть, звонят, страничку с текстом на дом
привозят. У мен там десять слов, но каких! Например: "Вторая армия
ударяет в направлении Киев - Житомир!" А я стою у огромной карты,
указкой вожу по ней, подчиненные мне командиры смотрят на меня во все
глаза, каждое слово ловят! Вот было время, вот были фильмы!
Ветер шевельнул занавеску на окне. Где-то в кустах запел соловей. Затем
вступила скрипка, поддержанная виолончелью.
- Маша, что вы хотели сказать этим отрывком? - спросила Ильинская.
- Им сказано то, что я хотела сказать, - сказала Маша. - Сейчас нельзя
писать так, как писали раньше. Русский язык в каноническом, правильном
употреблении умер. Нужны новые формы. Постмодернизм, авангардизм, одним
словом, андерграунд.
- Но нам это не понятно! - с чувством сказала Ильинская. - Почему вы не
хотите сказать прямо: "Я вас люблю!" - и все! Все! Больше ничего
не нужно.
Маша огорченно вздохнула, провела руками по бедрам в черных джинсах,
сказала:
- Это не искусство.
Виолончель звучала со скрипкой.
Абдуллаев внимательно слушал и нарезал тонкие дольки ананаса.
Маша продолжила с некоторым возбуждением:
- Жизнь - это одно, а искусство - совершенно другое. Всякий раз как я
пытаюсь вязать текст, доставляющий мне удовольствие, я обретаю не свою
субъективность, а свою индивидуальность - фактор, определяющий
отграниченность моего тела от всех прочих тел и позволяющий ему испытывать
чувство страдания или удовлетворения: обретаю свое тело-наслаждение,
которое к тому же оказывается и моим историческим субъектом. Ведь именно
сообразуясь с тончайшими комбинациями ушедших от жизненных понятий слов, я
и управляю противоречивым взаимодействием удовольствия и наслаждения,
одновременно оказываясь субъектом, неуютно чувствующим себя в своей
современности. Тайнопись. Слушайте:

Безмолвно-дружелюбная луна (почти что по Вергилию) с тобою, как в тот,
исчезнувший во мгле времен вечерний миг, когда неверным зреньем ты наконец
нашел ее навек в саду или дворе, истлевших прахом.
Навек? Я знаю, будет некий день и чей-то голос мне откроет въяве:

"Ты больше не посмотришь на луну.
Исчерпана отпущенная сумма секунд, отмеренных тебе судьбой.
Хоть в целом мире окна с этих пор открой.
Повсюду мрак. Ее не будет".
Живем то находя, то забывая луну, счастливый амулет ночей.
Вглядись позорче. Каждый раз - последний".

Ильинская вышла к рампе. Она сказала:

- Маша, вы только начинаете череду ошибок, которые я заканчиваю. Я это