"Олег Куваев. Чуть-чуть невеселый рассказ" - читать интересную книгу автора

- Надо осмотреть работников аэродрома.
Я стоял в проеме между кузовом и кабинкой и видел сквозь стекло, что к
вездеходу идут еще двое. Одного я знал. Это был охотовед, громадный, как
мамонт, человек с изрытым оспой лицом. Рядом поспешал кто-то чернявый с
барашковым воротником. Старков остановил чернявого, и они стали о чем-то
говорить, поглядывая на вездеход. Чернявый сделал руками выразительный жест.
Я понял, о чем они говорили, и с этой минуты возненавидел чернявого.
Вездеход оглушительно гремел гусеницами.
- Сядьте рядом с водителем! - крикнул я доктору.
Она отрицательно покачала головой.
- Тогда возьмите тулуп.- Она снова качнула головой, но я уже накинул
тулуп ей на колени. Охотовед одобрительно улыбнулся.
- А когда мы вас женим, Валюша? - вдруг крикнул чернявый. Он сидел
напротив и с явным намеком смотрел в мою сторону.
Докторша, отвернувшись, разглядывала что-то в заднее пластмассовое
оконце. Я видел только край закушенной губы. "Если этот чернявый еще
что-нибудь скажет, - подумал я, - двину ему, а там посмотрим".
- Нынче все космонавта ждут, - сказал охотовед и засмеялся, довольный
своей шуткой.
- Вот если бы жена космонавт! - крикнул чернявый. Охотовед помедлил
немного, видимо, представил себя в роли мужа женщины-космонавта, потом
захохотал. Смеялся он оглушительно и хлопал себя по коленям медвежьими
лапищами.
Вездеход вырвался на снежный участок, и лязг гусениц стих.
- Вам в самом деле надо на аэродром? - спросил я.
- Отстаньте.
Я не ослышался. Она именно так и сказала. Вездеход снова загромыхал, и
я снова - в который раз! - примялся разглядывать мглистые силуэты гор
Дурынова.
Наш домик встретил меня, как, наверное, раньше корабль встречал
соскучившегося на берегу моряка. Семен Иванович что-то штопал, Ленька
возился у стола и пел:

Моряк заманчивой постели
Предпочитает дальний путь,
Чтоб мачты гнулись и скрипели...
Обними, поцелуй. И навеки забудь...

Такая была у него песня. Для него она была тем же, что для меня запах
лошадиного пота и музыка монгольского языка.
Мы пили черный, экспедиционной заварки чай. Я соскучился по этому чаю,
как по лучшему другу. Потом мы курили из одной пачки едкие, невероятной
крепости папиросы "Байкал" и говорили о работе.
Ребята прикидывали длину маршрутов и все делали скидку на мое
послеболезненное состояние. Но я знал, что это не больше чем простая
вежливость. Это было лучше всяких таблеток - не верить ни в какую хворь,
считать ее чем-то вроде дождичка, который неизбежен, но его ведь можно и
переждать в хорошей палатке.
- А как доктор? - игриво спросил Ленька.
- Она здесь.