"Олег Куваев. Дом для бродяг" - читать интересную книгу автора

могли перевернуть лодку, прижимы с донным течением и заломы, под которые
могло затащить. Могу сказать, что я совершенно при этом не думал. Забитая
городом интуиция проснулась.
15

Плавание вниз по течению описанию почти не поддается. Оно состоит как
бы из мелких отдельных событий, вплетенных в монотонные дни. Во всяком
случае, сюда входит напряжение изо дня в день, и режущие блики солнца на
воде, и минутные вспышки опасности, которые сознаешь, когда они уже
миновали, и берега, заваленные тысячами кубометров древесных стволов, и
лоси, которые в вечерний час выходят полежать на гальке, и ты их вспугиваешь
в последний момент, потому что плывешь бесшумно.
У одного из прижимов я столкнулся с феноменом, именуемым "кружило".
Вода у скал была густо-зеленой от глубины. Я греб в одном направлении и
вдруг увидел, что плыву перпендикулярно. И в тот же момент весла как будто
уткнулись в резину. Сопротивление лопасти было тугим и сильным. Потом я
поплыл назад, потом вбок с ужасающей медлительной равномерностью, которая
вовсе не зависела от направления и силы гребка. Я бросил грести и увидел,
что ничего не изменилось. Попробовал грести изо всех сил и сдвинулся
примерно на метр. Лодка равномерно и мертво двигалась по какой-то
таинственной траектории. Я покорился судьбе и стал ждать. Выглянуло солнце.
Скалы от солнца были светло-коричневыми. В одном месте они были испачканы
пометом, и, задрав голову, я увидел на приступке огромное гнездо
орланов-белохвостов, сделанное из хвороста.
Солнце просвечивало воду, наверное, метров на десять. Я посмотрел вниз
и увидел рыб. Спины их также казались зелеными. Я лихорадочно вытащил
коробку с блеснами, нацепил на спиннинг и, забыв про "кружило", стал
блеснить -- подергивать блестящую приманку. Но рыбы не обращали никакого
внимания. Я менял блесны одну за другой: большие, зимние, летние, белые,
желтые, с краснинкой и без краснинки. По временам блесна наталкивалась на
рыбу и тут же отскакивала, как будто рыбы были изготовлены из тяжелого и
плотного материала, вроде хоккейной шайбы.
В азарте я не заметил, как Река вынесла меня из кружила по тем же
непонятным законам, и я поплыл вниз, притихший и ошеломленный.
Огромные лиственницы высились по берегам. Вдали недосягаемо и странно
выделялся Синий хребет. И в этот момент я начал понимать Реку. В это
понимание входили речной шум, тысячетонные завалы дерева по берегам,
наклоненные в воду лиственницы, солнечный свет и хребты, за которыми торчали
еще хребты, а за теми торчали новые. Сюда входили и лоси, которые лежали
глыбами на отмелях и, если стукнуть веслом, убегали. Из-под их копыт со
шрапнельным свистом летела галька, а рога, чудовищные рога колымских лосей,
самых крупных из всех лосей мира, плыли в воздухе тяжко и невесомо, как
короны монархов. Хотя, признаться, ни корон, ни монархов я не видел. И эти
проклятые рыбы тоже сюда входили.
Только теперь я понял, почему все говорили о Реке с оттенком
мистического восторга и уважения. Я благословил день, когда решил плыть по
ней.
На ночь я остановился у небольшого ручья, который со звоном влетал в
Реку из зарослей топольника. На коренном берегу стоял мощный лиственничный
лес. В темноте его была торная тропинка, по которой, вероятно, выходили с