"Пауль Аугустович Куусберг. В разгаре лета (1 часть трилогии)" - читать интересную книгу автора

цепляться друг к другу? Раз болтовня приносит Нийдасу облегчение, пусть
мелет себе на здоровье.
Голову раздирает тупая боль.
Порой от виска к уху, прямо в кость, ударяет режу щая молния. Тогда я
прилипаю лбом к стене. От камня исходит живительная прохлада.
Понемногу темнеет. Неужели вечер?
Утром после сна я чувствую себя довольно сносно, Руутхольму, наверно,
хуже, но он не подает вида. Ний-дас спит с полуоткрытым ртом и похрапывает.
Из угла доносится детский плач.
Меня познабливает, и я встаю, чтобы подвигаться и согреться. Ноги
слушаются меня, отчего настроение поднимается. Голову по-прежнему
пронизывает боль, но не такая резкая, как вчера.
Амбар просторный. Восемнадцать метров вдоль и восемь - поперек. Я по
шагам сосчитал. Я умею отмерять шаги ровно в метр длиной. Научился еще
школьником, когда гонял в футбол. Мы били пенальти и с девяти, и с
одиннадцати метров, поэтому шаги надо было отмерять точно. Противники
проверяли потом расстояние, вот мы и научились Делать шаги ровно по метру.
В гранитных стенах, почти под потолком, окна. Они зарешечены, словно
те, кто строил амбар, предвидели, что со временем это здание превратят в
кутузку. Боковая стена разделена пополам глухой массивной дверью. Я
старательно ее обследовал и не нашел ни щелочки. За дверью кто-то
переминается с ноги на ногу, посапывая себе под нос и отдуваясь. Караульный
явно томится.
Еще раз присматриваюсь к окнам. На такой же примерно высоте находится и
кольцо баскетбольной корзины. Коснуться в прыжке кольца никогда не стоило
мне особого труда. Так что, взяв разбег, я смог бы допрыгнуть и до решетки.
Ухвачусь за прутья, а уж подтянуться потом на руках - плевое дело. Конечно,
протиснуться между прутьев невозможно, но я хоть увижу, что делается за
стеной.
"Эх, ты! - сказал я вдруг себе по поводу этих размышлений. - Как был
мальчишкой, так и остаешься им. Что толку висеть на прутьях и смотреть на
двор - свободы это не даст. Ни тебе, ни твоим товарищам и ни одному из тех
тридцати двух человек, которые сидят здесь под замком".
Да, в амбаре тридцать два пленника. Я только что пересчитал.
Крестьяне сидят терпеливо, разговаривают мало. Лишь один то и дело
чертыхается: мол, нечего было брать сдуру землю. И ругает советскую власть,
которая так его обманула, "Имей я хоть слабое понятие, что затеи красных так
быстро рухнут, и не мечтал бы об этой земле. Но дураков и в церкви бьют".
Большинство, однако, если и говорит, то о самом будничном. Кто корову
не успел подоить, кто как раз собирался на сенокос, а кто хотел свезти
молоко на маслобойню. Удивительное дело: никого не интересует, что с ним
будет. Впрочем, пожалуй, нет, всех это заботит, они просто не выкладывают
вслух своих опасений.
За что их сюда кинули? Все они с виду самые заурядные крестьяне. Но
куда сильнее меня угнетает дру гое. Один-два человека не смогли бы нахватать
столько народу; значит, бандитов много. Более того: до чего же открыто они
осмеливаются действовать! Или немцы уже дошли по приморскому шоссе до Пярну?
Ко мне подходит молодой, очень живой, можно сказать, веселый парень.
- Такие двери с наскока не собьешь и между решеток не пролезешь, --
говорит он с усмешкой.