"Пауль Аугустович Куусберг. В разгаре лета (1 часть трилогии)" - читать интересную книгу автора

немного погодя начинает ругаться: - Чертовы контры!
Его ругань не вызывает в моем сознании никакого отклика. Опять
вспоминается, как волочили по гравию лейтенанта. Чувствую на губах соль --
уж не плачу ли я? Нет, не плачу. Просто слезы катятся по лицу, и я не могу
остановить их.
Какая-то "бабка, закутанная в большой платок, беспокоится:
- Видать, паренька боль донимает, мучает.
Чужие принимают меня за мальчишку даже и теперь, когда у меня раздулась
физиономия. Бабка думает, что мне больно, но слезы скапливаются в моих
глазах не от боли. Меня можно измолотить до бесчувствия, от ударов я не
завою. Если только совсем уж станет невыносимо, тогда, пожалуй, могу
простонать сквозь зубы. Но как вспомню о лейтенанте, сразу перехватывает
горло и щеки становятся мокрыми.
Я даже имени ею не знаю. Как его звали: Петром, Иваном, Федором или
ласкательно - Володей? Для меня он просто лейтенант. У него тоже были
мягкие черты лица, он, наверно, тоже выглядел моложе своих лет. Если бы он
не накинулся на верзилу, так не его тело, а мое валялось бы сейчас на
свалке. Стоял бы себе на месте - тогда он остался бы в живых, а не я. Не
могу себе представить, как поступил бы я, если бы мы поменялись ролями, если
бы ружья целились в него, а я должен был бы смотреть на это с поднятыми
руками. Вряд ли меня хватило бы на такое. Он кинулся вперед не из-за себя, а
из-за меня. Мне он спас жизнь. И вот его, человека, не подумавшего о себе,
человека, для которого жизнь какого-то чужого парня оказалась важнее своей,
швырнули, словно дохлую собаку, под забор.
Я не мог помешать даже измывательству над его телом. Я потянулся было к
нему, но кто-то огрел меня по затылку, и я ничком рухнул в дорожную пыль.
Политрук тоже рванулся мне на помощь. Но каким-то чудом его не
пристрелили. Наверно, побоялись стрелять ему в спину, чтобы не попасть в
верзилу с его грозным оружием или в старика. Руутхольма сбили с ног ударом
приклада в тот самый миг, как застрекотал автомат. Очередь скосила бы и его,
не повисни на его спине двое бандитов.
Я хочу поблагодарить взглядом Руутхольма, но он уставился куда-то в
пустоту. У него-такой взгляд, будто мысли его где-то далеко-далеко, будто он
видит совсем не то, что нас окружает.
- Те, кто приволокли вас сюда, в амбар, прямо ошалели от злости
Лаялись, что нечего, мол, с вами валандаться, а лучше покончить со всеми
разом. Но покамест эта чаша миновала.
Нийдас, похоже, не в состоянии молчать. Его разговоры начинают меня
раздражать.
- Ты потерял сознание, когда они тебя втолкнули. Шатнулся туда-сюда,
как пьяный, и шмякнулся. Я и вон тот дядька, - Нийдас указывает на кого-то,
но я не смотрю, - перенесли тебя сюда. Я боялся, что ты уже и глаз не
раскроешь: лежал, будто мертвый... Зря мы остановились - надо было проехать
мимо.
Терпеть не могу запоздалой сообразительности. И я кричу, потеряв
самообладание:
- Заткнись ты наконец!
Нийдас уставился на меня ошарашенно, хотел что-то сказать, но не
произнес, однако, ни слова.
Чувствую, как Руутхольм успокаивающе сжал мою руку. В самом деле, зачем