"Пауль Аугустович Куусберг. В разгаре лета (1 часть трилогии)" - читать интересную книгу автора

беспомощный взгляд на Руутхольма. Политрук пытается улыбнуться мне, но лицо
у него напряжено и рот начинает подергиваться.
В тот же миг лейтенант кидается вперед и набрасывается на верзилу.
Руутхольм тоже делает бросок, да и я сразу же врезаюсь в кучу. Пальцы
мои вцепляются в чью-то винтовку. Но противник мне попался крепкий, и
приходится напрягать все силы, чтобы вырвать у него оружие.

Аксель Руутхольм, Эндель Нийдас и я сидим у какой-то каменной стены, не
то большого амбара, не то склада. Рана Руутхольма все еще кровоточит.
Какая-то женщина перевязала ее куском пеленки, но тряпка уже пропиталась
кровью. У меня же явно разбита половина лица. Зеркальца нет, и я еще не
видел, что осталось от моей щеки и брови. Мне двинули прикладом. К счастью,
удар пришелся немного вскользь, а то валяться бы мне сейчас с проломленным
черепом у мусорной кучи. Там, куда сволокли лейтенанта, который ценой своей
жизни спас мою.
Все еще не могу спокойно думать о том, что произошло возле исполкома.
Все время вижу труп лейтенанта, которого волокут за ноги по гравию
исполкомовской площади. Руки вывернулись назад, тело еще не закоченело,
затылок стучит по булыжникам.
Меня толкали в спину, я падал на четвереньки и все время старался
обернуться.
Не помню, как я попал сюда, в этот амбар с каменными стенами. То ли
меня снова били, то ли хватило прежнего, но временами я терял сознание.
Теперь сижу полулежа у стены. Иногда прикладываюсь горячей головой к
прохладным камням, и это вроде бы помогает.
Руутхольм подставил мне плечо, не то я растянулся бы во всю длину на
земляном полу. Он не разговаривает, только спросил у меня один раз, оба ли
моих глаза видят. Но я и сам не знаю, вижу ли я правым глазом или нет,
потому что скула и надбровье вздулись.
Хочется пить, но ни у кого нет воды.
В этот амбар заперли не только нас. Здесь еще несколько десятков
человек, в основном мужичков, но есть и пять-шесть женщин. Даже ребятишки,
один так и вовсе грудной. Его мать и перевязала Руутхольму голову
разодранной пеленкой. Кроме троих, все попали сюда раньше нас.
Не испытываю ни малейшего интереса к тому, что нас ждет, настолько я
избит. Лишь темная бессильная злоба вспыхивает временами в душе и заставляет
кусать губы.
Нийдас потихоньку рассказывает:
- После того как вы ушли в исполком, сперва было тихо. Но минуты через
две откуда-то появились трое.
Один был с винтовкой на плече, но это меня не встревожило. Такие же
бойцы истребительного батальона, как и мы, думаю. Может, местные, а может,
из Пярну приехали. Все в штатском, по лицу - вроде рабочие. Один
спрашивает, откуда мы. Не из Килинги-Нымме? Из Таллина, говорю. И тут же
соображаю, что промашку дал. Вытащили они меня из машины и привели сюда.
Потом подходили еще люди и стали подстерегать вас.
Я молчу. Потираю бровь и скулу, слившиеся в сплошную опухоль.
Руутхольм спрашивает:
- Коплимяэ не приезжал искать нас?
- Я его не видел, да и мотоциклета не слышал, - отвечает Нийдас и