"Вячеслав Курдицкий. Миражи Каракумов" - читать интересную книгу автора

Но чьей? В пустыне не было ни души.
Не сговариваясь, они стали развьючивать верблюда, спутали ему ноги, чтобы
не ушел далеко. Палатку разбивать не стали. Но апрельские ночи в Каракумах
свежи, и они натянули наклонный отражательный полог. Теперь тепло костра
обвевало их ложе.
Наспех поев, оба разом уснули. А когда очнулись от забытья, в воздухе с
мягким, вкрадчивым шелестом реяли духи ночи - большие летучие мыши. Где-то
далеко-далеко повторял свою безнадежную, безответную мольбу ночной
кулик-авдотка. Неуютно и зябко было от этого крика - казалось, сама ночь,
сама земля взывает к человеческому милосердию.
- Чего он душу рвет, глазастик! - негромко подосадовал Давид. - Тоскует о
райском блаженстве? Да и то сказать: щедры ли мы лаской к братьям нашим
меньшим? Человек, сказано, царь природы - верно, царь! И отношение
царское: бери, что душе угодно, а там - хоть трава не расти.
- Она и не будет расти, - отозвался Ашир. - Вчера ты говорил нечто другое.
Я тогда не стал спорить, приводить факты. А сейчас скажу. Видел мертвую
полосу, что мы в начале пути миновали?
- След дэва Харута, что ли?
- Страшнее. Реальнее и потому страшнее. Это буровую вышку тягачи на новое
место перетаскивали, сорвали поверхностный слой почвы. А без гумуса, как
известно, не могут расти ни травы, ни злаки, ни прочая зелень. А чтобы
этот слой восстановить в условиях пустыни, лет триста, а то и больше нужно.
- Значит, царствуем - рубим сук, на коем сидим? - горько усмехнулся Давид.
- Я верю, - сказал Ашир, - что сук этот все-таки не срубим.
- А если я тамариска и саксаула для костра наломаю, не будет глобальной
катастрофы?
Похоже, Давид обрел прежнюю форму, раз сел на любимого конька, и Ашир
обрадовался этому:
- Ломай уж! - махнул он рукой. - Ломай, гунн, круши, вандал!.. Я ведь тоже
мечтаю о глотке обжигающего кок-чая.
В ночи горели и мерцали "земные звезды". Они плыли над скелетиками кустов,
зеленовато-голубые джейраньи глаза. Всеми переливами красок играл в
саксаульнике барханный кот манул. Яркими рубинами светил геккон. А всех
богаче и красивее был тарантул - обладатель восьми ярчайших изумрудов. Все
это подтвердилось утром. Обнаружились аккуратные дорожки из листьев сирени
- следы джейранов, растопырки барханного кота и останки скорпионов,
фаланг, тарантулов: кот манул охотился за ними ночью. Нашелся и окоченелый
трупик маленького геккончика, убитого свирепым тарантулом. Но это - утром.
А пока стояла ночь.
- Ашир, - жалобно протянул Давид, - неужели ты меня пустишь одного к этим
чудовищам?! Неужели ты сможешь сидеть спокойно и слушать, как хрустят
кости твоего товарища? Нет, не верю, что в тебе не сохранилось ни грамма
человечности!
- Сохранилось, не канючь, - проворчал Ашир. - Фонарик только возьми, а то
ничего не увидим во мраке.


Все-таки сидеть у огонька было куда приятнее, нежели впотьмах. Выспавшись,
они наслаждались чаем, светом, теплом.
Не боясь костра, ныряли к огню летучие мыши - ловили мелкую ночную