"Андрей Кураев. Школьное богословие" - читать интересную книгу автора

сердечному извещению знал, зачем Господь и Церковь побуждают его вновь и
вновь вставать и идти вперед.
"Однажды после причащения пришли ко мне 2 юноши, лет уже 16-17. Чистые,
красивые. Постучались. Впустил. - Что вы пришли, - спрашиваю. - Та-ак!. -
Сели. Молчим. Они сидят тихие. - Ну, как себя чувствуете? - спрашиваю. -
Хорошо-о! - отвечает один. - Другой добавил: "Будто на Пасху". Еще
помолчали. И мне было радостно сидеть с ними. Потом один говорит задумчиво:
И подумать только: за что Бог дал эту радость!.. Только за то, что мы
исповедались... Посидели и ушли, а у меня осталось впечатление, будто у меня
были настоящие ангелы". Это - из воспоминаний митрополита Вениамина
(Федченкова).
Если эта радость поздно настигла нас - пусть она раньше встретится хотя
бы нашим детям. А у нас с вами есть другая радость, хотя и не изначальная,
но не менее подлинная. Это - "Радость, ведомая тем, кто спасся от смерти, к
кому вернулась любовь и тем, чьи беззакония покрыты"*.

ПАЛОМНИЧЕСТВО К ВЕРЕ

Для меня поворотным мгновением была одна немая встреча в
Троице-Сергиевой Лавре. В тот раз - а это было где-то в начале 82-го года -
я оказался там еще в качестве студента кафедры атеизма и комсомольского
активиста. Надо было сопровождать группу венгерских студентов, приехавших по
обмену в наш МГУ.
Службы я не запомнил, архитектурой и историей интересовался мало. Но
когда мы выходили из Троицкого собора, произошло "обыкновенное чудо".
Впереди меня выходил какой-то юноша (не из нашей группки). И вот, когда до
порога оставалось два шага, он вдруг резко повернулся и встал ко мне лицом.
Смотрел-то он не на меня. Он смотрел на иконы в глубине храма, чтобы
последний раз перекреститься и взять благословение перед выходом. Но между
иконами и им в этот раз оказался я. И я впервые близко увидел глаза
верующего человека... Нет, в них не было ничего "таинственного" или
"загадочно-экспрессивного" (такое выражение своим глазам почему-то пытаются
придавать актеры, играющие в фильмах священников). Это были просто светлые,
осмысленные и живущие глаза. А меня пронзила мысль - этот человек, мой
сверстник, почему здесь он у себя дома, а я - в русском монастыре хожу как
иностранец? Почему этот парень, которого в школе учили тому же, чему и
меня - знает что-то такое, что для меня (несмотря на все мои
"религиоведческие штудии") совершенно закрыто? Ведь он знает все то, чему
учили меня, и при этом он - здесь! И значит - чтобы стать верующим, надо
знать что-то такое, чего не знают атеисты?!
Потом я вернулся в Москву, в город, где у меня не было никаких верующих
знакомых (позже, после моего ухода в семинарию, оказалось, что это не так, и
люди верующие открылись даже среди моих преподавателей), но был доступ к
книгам русской Атлантиды. И из них я понял, что есть вещи, о которых у
человека нет права говорить, пока он сам их не пережил. Вся "научная"
критика религии заслуживает столь же мало почтения, сколько попытка написать
о выставке никогда не виденных картин, основанная лишь на ее каталоге. "Что
у нас здесь - "Догмат о Троице"? - ну, это скучно, непонятно и абсурдно!".
Да ведь любой каталог скучен. И богословские догматы отец Сергий Булгаков
вполне точно назвал "бухгалтерией религиозного опыта". Бухгалтерия - сама по