"Андрей Кураев. Раннее христианство и переселение душ" - читать интересную книгу автора

заниматься непрерывно все одним и тем же и не нести жалкого труда... Платон,
когда не мог защитить это мнение, придумал чашу забвения, думая что через
это избежит такого рода затруднения, но он не представил на это никаких
доказательств, а только догматически отвечал, что души, при вступлении в эту
жизнь, демон, состоящий при входе, напояет забвением прежде, чем они войдут
в тела. Но он незаметно для себя самого попал в другую большую трудность.
Ибо если чаша забвения, после испития от нее, может изгладить память всего
сделанного, то откуда, Платон, ты знаешь это, когда теперь твоя душа
находится в теле, - именно, что она до вступления в тело вкусила от демона
напиток забвения? Если ты помнишь о демоне, о чаше и о входе, то должен
знать и остальное; а если этого не знаешь, то нет правды и в истории о
демоне и искусственно сочиненной чаше забвения" (Против ересей. II, 33,
1-2). "Посему если душа не помнит ничего о предшествующем своем состоянии,
но здесь получает познание о существующем, то значит она не была никогда в
других телах, не делала чего-либо, о чем она и не знает и не знала, чего
(умственно) не видит теперь. Но как каждый из нас получает свое тело через
художество Божие, так получает и свою душу. Ибо Бог не так беден и скуден,
чтобы не мог даровать каждому телу особую свою душу, равно как и особенный
характер" (Против ересей. II, 33, 5) [132].
Кроме св. Иринея Лионского, насколько мне известно, развернутая,
занимающая несколько глав, критика идеи переселения душ, встречается еще
лишь у Тертуллиана. Остальные церковные писатели считали, что
реинкарнационный миф далек от умов христиан, и вспоминали о нем лишь тогда,
когда надо было сравнить христианскую веру с языческой философией. Так
сегодня люди нередко вспоминают постулаты марксистско-ленинской пропаганды
не для того, чтобы их оспорить, а чтобы поиронизировать и над ними и над
собственным недавним легковерием - "какими же мы были олухами, что, не
вдумываясь, распевали чудовищные стишки о том, что "Мы синеблузники, мы
профсоюзники, мы не баяны-соловьи. Мы только гайки великой спайки, одной
трудящейся семьи!". И для церковных проповедников III-V веков философские
догадки о метемпсихозе предстают не как апостольское предание и не как
внутрихристианская ересь, а просто как пример человеческого легковерия: в
какие только дебри ни может забрести человек, если его ум и сердце живут вне
благодати.
В этой интонации пишет, например, Минуций Феликс (T 210 г.). Он
говорит, что вера Пифагора и Платона в воскресение "была ущербной: они
думают, что по распадении тела пребывает вечно душа, которая неоднократно
переходит в новые тела. К этому, извращая истину, они добавляют:
человеческая мысль возвращается в скотину, в птиц, в зверей. Эта мысль
достойна, конечно, не размышляющего философа, а мима с его издевками"
(Октавий. 34, 6-7).
Как видим, христианские апологеты полагали, что идея воплощения душ в
новые тела есть искажение библейской истины, возвещающей возвращение души в
ее собственное тело. Интересно, что весьма схожей была и ответная апология
язычества у Цельса: он также сопоставлял веру христиан в воскресение с
платоновским учением о переселении душ. Но при этом, он, конечно, именно
христианство называл извращением истины и плохо понятым платонизмом (Ориген.
Против Цельса. VII, 32). Этот его выпад бесспорен по крайней мере в одном:
Цельсу было известно, что христиане проповедуют отнюдь не платонизм, и что
идея реинкарнации не приемлется Церковью. Напомню, что Цельс писал свою