"Андрей Кураев. Раннее христианство и переселение душ" - читать интересную книгу автора

(телесные вознесения Еноха и Илии). Но "официально" в Ветхом Завете нет
прямой речи Бога о посмертии. Но со временем молчание Небес о последнем пути
человека стало совсем уж невмоготу. Начались поиски ответа людьми. Со
временем они становятся все более настойчивыми, а предполагаемые ими ответы
становятся все более разнообразными и даже - противоречащими.
Иногда дозволяет себе личную надежду даже псалмопевец: "Но Бог избавит
душу мою от власти преисподней, когда примет меня" (Пс. 48, 16). "Даже и
плоть моя успокоится в уповании; ибо ты не оставишь души моей во аде и не
дашь святому твоему увидеть тление" (Пс. 15, 9-10). Однажды Исайя выражает
надежду на то, что не только в далекие мессианские времена, но и раньше
может наступить радость для праведника, уходящего из мира слез: "Праведник
умирает, и никто не принимает этого к сердцу; мужи благочестивые восхищаются
от земли, и никто не помыслит, что праведник восхищается от зла. Он отходит
к миру; ходящие прямым путем будут покоиться на ложах своих" (Ис. 57, 1-2).
Впрочем, библейская критика полагает, что это достаточно поздний текст,
принадлежащий уже не Исайе, а его позднейшим ученикам.
В поздних, предновозаветных неканонических книгах тема о посмертном
существовании человека звучит уже весьма ясно. Так, Иуда Маккавей молится о
павших воинах, "помышляя о воскресении" (2 Макк. 12, 43). Идея воскресения
мыслится автором этой книги в таком контексте: "Царь мира воскресит нас,
умерших за Его законы, для жизни вечной" (2 Макк 7, 9). Как видим, и тут
речь идет о вечной жизни по воскресении, а не о лучшем перевоплощении.
Прямой бунт против традиционных представлений о шеоле содержится в
неканонической книге Премудрости Соломона. Традиционное представление о
смерти здесь именуется нечестивым: "Неправо умствующие говорили сами в себе:
нет человеку спасения от смерти, и не знают, чтобы кто освободил от ада.
Случайно мы рождены, и после будем как небывшие; дыхание в ноздрях наших -
дым, и слово - искра в движении нашего сердца. Когда она угаснет, тело
обратится в прах, и дух рассеется, как жидкий воздух; и жизнь наша пройдет
как след облака, и рассеется как туман, разогнанный лучами солнца. Ибо жизнь
наша - прохождение тени, и нет нам возврата от смерти: ибо положена печать и
никто не возвращается" (Прем. 2, 1-5). Позитивное же представление о смерти
видится уже так: "Души праведных в руке Божией, и мучение не коснется их. В
глазах неразумных они казались умершими, и исход их считался погибелью и
отшествие от нас - уничтожением: но они пребывают в мире, и надежда их полна
бессмертия" (Прем. 3, 1-4).
Как видим, надежда автора этой книги "полна бессмертия", а не
"кармической мудрости". Впрочем, это нисколько не мешает Блаватской числить
его среди проповедников реинкарнации. Среди библейских мест, якобы
свидетельствующих в пользу реинкарнации, Блаватская приводит стих: "Я был
отрок даровитый и душу получил добрую; притом, будучи добрым, я вошел и в
тело чистое" (Прем. 8, 19-20) [80]. Но действительно ли перед нами формула
реинкарнации? Максимум, что можно увидеть в этой фразе - это представление о
предсуществовании души, то есть о том, что душа существует прежде тела.
Однако вера в предсуществование души не есть вера в ее многократные телесные
воплощения. И то представление об отношении души и тела, которое мы
встречаем в этом стихе, мало похоже на традиционно-кармическое, особенно на
платоновское: в тело входит добрая душа, а не грешная, и само тело именуется
здесь добрым, а не темницей.
Кроме того, не стоит забывать, что это книга весьма позднего