"Вячеслав Куприянов. Башмак Эмпедокла" - читать интересную книгу автора

когда он сидит, тонкого, даже когда на нем модный пиджак с широченными
плечами, долголицего, почти безволосого, при этом то и дело то снимающе-
го, то надевающего меховую шапку на безволосую голову, у которого глаза
были некогда серые, но от чтения стали красные - таков Померещенский. Не
только шапку, но и очки при разговоре он то и дело меняет, вспоминая
разные истории, связанные с приобретением или потерей очередных очков.
По выражению усталых от чтения глаз можно различить, какие на нем очки:
от близорукости или от дальнозоркости. Взгляд при этом старался бить в
собеседника, что называется, без промаха.
- Да, Гомер, Гомер, - задумчиво произнес профессор. - Американцы во
время моей защиты очень просили, чтобы я им еще что-нибудь рассказал о
Гомере, ведь на защиту пришли знатоки не только русской, но и мировой,
так сказать, литературы. Некоторые из них потом вспомнили, что видели в
кино, как какой-то свинопас расстрелял из лука коварных женихов, как
здорово, оказывается это и был Одиссей. Кстати, о литературных заимство-
ваниях и влияниях, хотите, я попрошу Вас угадать, кто написал это?
Я согласился, он подмигнул мне, надел очки, в которых явно хорошо ви-
дел, и зачитал из огромной, переплетенной, видимо, в крокодиловую кожу
тетради:
...Я сижу у речки, у речки,
на том бережечке,
гуси-лебеди плывут,
чем дальше, тем больше они лебеди,
они улетают в далекие страны,
но как ни далек их путь,
редкая птица долетит
до середины течения
блестящей моей мысли...
Я сказал, что мог читать что-то подобное в прежних выпусках оСовре-
менникап, но кому это принадлежит, не припомню, поэтому полагаю, что на-
писано это каким-то не по праву забытым крестьянским поэтом уже после
отмены крепостного права, но еще до отделения Гоголя от России. Поэт по-
жал вставными плечами своего пиджака, достал еще одну тетрадь, обернутую
в сафьяновый переплет, если я правильно понимаю, что такое сафьян. Он
сменил очки на более темные и прочитал:
...Я сижу на берегу самого синего моря
на самой кромке прекрасного Крыма,
я свесил в великое море
мои босые ноги с наколкой -
оМать-Земля, тебя не забудуп,
и глядит на меня сквозь всю Турцию Византия,
но сквозь мглу и туман веков
разглядеть не может...
Я предположил, что написано это скорее всего в Коктебеле, в крайнем
случае в Ялте, но не местным, а приезжим человеком, если не автором, то
постоянным читателем (до седых волос) журнала оЮностьп, происхождения
сочинитель люмпен-пролетарского, и хотя он явно не заканчивал славя-
но-греко-латинскую академию, но для прохождения дальнейшей учебы, воз-
можно, прибыл с каким-нибудь обозом. Сочинитель взглянул на меня почти
сердито, снял пиджак и очки и как-то смущенно, уже без пафоса зачитал из