"Александр Иванович Куприн. Разные произведения (ПСС, том 4, 1958)" - читать интересную книгу автора

- Как подаешь, прохвост? Не знаешь, что я люблю с кровью?..
Сергей осмелился заметить, что это не его вина, а повара, и что он
сейчас пойдет переменить, и даже прибавил робко:
- Извините, сударь.
Это извинение совсем взбесило офицера. Он ударил Сергея по лицу горячим
бифштексом и, весь багровый, заорал:
- Что-о? Я тебе сударь? Я т-тебе сударь? Я тебе не сударь, а государю
моему штабс-ротмистр! Хозяин! Позвать сюда хозяина! Иван Лукьяныч, чтоб
сегодня же убрали этого идиота! Чтоб его и духу не было! Иначе моя нога в
вашем кабаке не будет!
Штабс-ротмистр фон Брадке широко кутил, и потому Сергея, рассчитали в
тот же день. Хозяин целый вечер успокаивал офицера. И я сам, выходя во время
125


антрактов в сад освежиться, долго еще слышал негодующий раскатистый
голос, шедший из беседки:
- Нет, каков мерзавец! Сударь! Если бы не дамы. я бы ему такого сударя
показал!
VII
Между тем понемногу собрались актеры, и в половине первого началась
репетиция. Ставили пьесу "Новый мир", какую-то нелепую балаганную переделку
из романа Сенкевича "Quo vadis" '. Духовской дал мне литографированный
листик с моими словами. Это была роль центуриона из отряда Марка
Великолепного. Там были .отличные, громкие слова, вроде того, что "твои
приказания, о Марк Великолепный, исполнены в точности!" или: "Она будет
ждать тебя у подножия Помпеевой статуи, о Марк Великолепный". Роль мне
понравилась, и я уже готовил про себя мужественный голос этакого старого
рубаки, сурового и преданного...
Но по мере того как шла репетиция, со мной стала происходить странная
история: я, неожиданно для себя самого, начал дробиться и множиться.
Например: матрона Вероника кончает свои слова. Самойленко, который следил за
пьесой по подлиннику, хлопает в ладоши и кричит:
- Вошел раб! Никто не входит.
- Господа, кто же раб? Духовской, поглядите, кто
раб?
Духовской поспешно роется в каких-то листках.
Раба не оказывается.
- Вымарать, что там!--лениво советует Боев, тот самый резонер с
глубокомысленным лбом, в краски которого я залез накануне пальцем.
Но Марк Великолепный (Лара-Ларский) вдруг
обижается:
- Нет, уж пожалуйста... Тут у меня эффектный выход... Я эту сцену без
раба не играю.
"К,амо грядеши" (лат.).
126


Самойленко мечется глазами по сцене и натыкается на меня.
- Да вот... позвольте... позвольте... Васильев, вы в этом акте заняты?