"Милан Кундера. Смешные любови (рассказы)" - читать интересную книгу автора

оглядывались на нас, когда мы вместе шли по улице; она была по меньшей мере
лет на тринадцать моложе, что возвышало меня в глазах студентов; короче, у
меня была тысяча причин не расставаться с ней. Но обнародовать, что она
живет у меня, я не хотел. Боялся молвы и сплетен в доме; боялся, что тем
самым пострадает хозяин квартиры, милый старый человек, который умел быть
корректным и не лезть в душу; боялся, как бы в одно прекрасное утро ему не
пришлось заявиться ко мне и с тяжелым сердцем попросить - ради его доброго
имени выставить барышню за дверь.
Вот почему Кларе было строго-настрого приказано никому не открывать.
В тот день она была дома одна. Ярко светило солнце, и в мансарде было
довольно душно. Раздетая догола, она лежала на моей тахте и отсутствующим
взглядом блуждала по потолку.
Вдруг раздался стук в дверь.
Клару это ничуть не встревожило. В мансарде не было звонка, и всем
посетителям приходилось стучать. Не обращая внимания на шум, она продолжала
неотрывно смотреть в потолок. Но стук не прекращался, напротив, усиливался с
размеренной и непостижимой настойчивостью. Клару охватило беспокойство; она
представила себе, что за дверью стоит человек, который сперва медленно и
многозначительно отвернет перед ней лацкан пиджака, а потом грубо накинется
на нее: почему-де она не открывает, что утаивает и прописана ли она в этом
доме. Она вдруг почувствовала себя виноватой; оторвав взгляд от потолка,
торопливо стала искать брошенное где-то платье. Но стук был таким
настойчивым, что она впопыхах не нашла ничего, кроме моего плаща-болоньи.
Надев его, открыла дверь.
Но за дверью вместо злобного, пронырливого лица увидела лишь маленького
человечка, поклонившегося ей. "Пан ассистент дома?" - "Нет, его нет дома..."
"Жаль, - сказал человечек и извинился за вторжение. - Дело в том, что пан
ассистент должен написать на меня рецензию. Он обещал, а дело больше не
терпит. Если позволите, я хотя бы оставлю ему записку".
Клара дала человечку бумагу и ручку, и вечером я прочел, что судьба
статьи о Миколаше Алеше исключительно в моих руках, что пан Затурецкий с
глубоким почтением ожидает моей рецензии и что постарается снова найти меня
на факультете.


6

На другой день пани Мария поведала мне о том, как пан Затурецкий
угрожал ей, как, накричав на нее, пошел жаловаться; голос у нее дрожал, она
чуть не плакала; во мне закипела злость. Я прекрасно понимал, что
секретарша, до сих пор смеявшаяся над моей игрой в прятки (хотя голову даю
на отсечение, что смеялась она скорее из симпатии ко мне, чем если бы это
действительно ее забавляло), чувствует себя теперь оскорбленной и причину
своих неприятностей, естественно, видит во мне. А когда к этому прибавились
еще и раскрытая тайна моей мансарды, нескончаемый стук в дверь и тревога
Клары, моя злость переросла в сущую ярость.
Но именно в ту минуту, когда я, разъяренный, метался по канцелярии пани
Марии, кусая губы, орал и помышлял о мщении, распахнулась дверь и на пороге
возник пан Затурецкий. Когда он увидел меня, лицо его осветилось счастьем.
Он поклонился, поздоровался.